— Мы больше не работаем в паре, мы уже никак не работаем — Ева же здесь. Ладно я с ней провожу все свое время, Сакерд назначил меня ей нянькой, а пару шисаи — ее учителями. Но ты… тебя никем не назначали, а ты продолжаешь приходить и проводить со мной время.
— Скажем так, я преследую личный интерес, — усмехнулся Кайл, разливая еще чай. — Ты разбираешься в токсикологии, а значит, общение с тобой может быть мне необходимо для работы. А еще ты специфично мыслишь, и мне… — он покрутил рукой, подбирая слова, — это нравится.
— Ответ засчитан, — усмехнулась Ясинэ и подняла со стола миндальную конфету. — И я сделаю вид, что не догадываюсь, почему ты угощаешь меня моими любимыми конфетами и моим любимым чаем.
***
— А у тебя, ну совершенно случайно, ничего не болит? — обратился Кайл к Ясинэ, пока она меняла на шенбяо веревку у себя в комнате.
— Тебе стоило прийти вчера. Обычно после тренировки у меня не болит разве что шерсть, — усмехнулась Ясинэ, локтем отмеряя длину веревки. — Сейчас уже прошло.
— Сакерд с тобой не церемонится, я смотрю, — Кайл присел рядом и осторожно коснулся синяка, расползшегося по углу челюсти Ясинэ. — Впрочем, он ни с кем не церемонится.
— Сила — это боль, черпай до дна! Так он говорит, — слабо улыбнулась Ясинэ, отрезая ножом конец веревки.
— Да уж…
— Все нормально. Боль физическая меня не пугает, да и все хорошо заживает на мне даже без ванн со священной водой, — Ясинэ следом за Кайлом провела по синяку пальцами и поморщилась.
— Тебе, видимо, пришлось испытать много не-физической боли. Больше, чем некоторым, — Кайл сел рядом, подвернув под себя ноги. И отпрянул, встретившись с Ясинэ взглядом.
— Тебе не кажется такое заявление высокомерным? — резко бросила она слова, будто выплюнула.
— Почему? — ошарашенно спросил Кайл.
— То, что испытывала я — всего лишь отмеренная лично для меня боль, не слабее и не сильнее чужой. Потому что не существует мерила боли. Боль внутренняя неизмерима в рамках всех людей, и рассуждать, что кто-то страдал больше, а кто-то меньше — высокомерно и жестоко, — процедила она, рывком завязывая узел на грузе шенбяо.
— Я не согласен, — мотнул головой Кайл. — Логично же, что человек с лепрой страдает меньше, скажем, того, кому ногу отрубили. Или человек, хоронящий единственного сына, страдает больше девочки, на руках которой умер котенок.
Ясинэ прищурилась и презрительно спросила:
— Уверен? А может, больному от лепры каждый шаг дается такой болью, что темнеет в глазах, и ни одно лекарство не помогает? А может, тот, кому отрубили ногу, потерял сознание, а когда очнулся, испытывал только ноющую боль, которую могли приглушить отвары коры ивы? А может, сын того отца был моральным уродом, и похороны — облегчение? А может, котенок был единственным близким существом у девочки и слизывал ее слезы каждую ночь? Как можешь ты так легко судить? Как?!
Кайл, закусив губу, отвернулся.
— Нет никакого мерила боли, Кайл. Есть просто предел внутри каждого. И когда боли становится слишком много — мы не выдерживаем. У нас всего лишь разный запас внутренней прочности. И это не измерить и никак не сравнить, кто крепче, а кто слабее. Одни и те же беды для одних чудовищны, а для других несущественны.
— Хорошо, я понял тебя, — Кайл выставил перед собой руки. — И не хотел обидеть.
— А что ты хотел?
— Поделиться тем, что хочу из перечня боли убрать физическую. Так всем станет легче, — пожал он плечами и положил на стол перед Ясинэ мешочек с порошком. — Если вдруг тебя будет беспокоить боль тела — попробуй это. На мне работает.
Она поддела ногтем завязки мешочка и пододвинула его на край стола от себя.
— Я подумаю, у меня и свои травы есть, — смягчившись, ответила она.
— Только я ничего не могу придумать с болью внутренней, не-физической. Дурманящие и пьянящие вещества не дают нужного эффекта, — поморщился он.
— И не дадут, — спокойной отозвалась Ясинэ, собирая веревку шенбяо и наматывая ее на локоть.
— Я надеюсь, что ты ошибаешься, но пока что вынужден с тобой согласиться. С другой стороны — может, я смотрю не под тем углом?
— Поясни, я не совсем понимаю, о чем ты, — Ясинэ подняла с пола чашку и пригубила давно остывший чай из алых цветов.
— Может, для внутренних переживаний важно не избавиться от боли, а добавить немного радости и счастья?
— Это какое-то странное заключение… Как ты к этому пришел? — непонимающе нахмурившись, спросила Ясинэ.
— Ну вот, например, когда человек влюблен — он не так сильно страдает от внутренней боли, он ее и не испытывает вовсе, — развел руками Кайл. — Или когда счастлив — не думает о прошлой боли.
— Мне кажется, это временное явление. Как насыщение от еды или сон, — Ясинэ достала из-под стола коробочку со своими любимыми конфетами и протянула Кайлу, угощая.
— Как и обычное обезболивающее, именно, — кивнул Кайл и откусил кусочек.
Все-таки миндаль и шоколад — странное сочетание.
— Значит, с продолжительностью эффекта надо просто смириться.
— Ага, и просто делать то, что делает тебя счастливым, — кивнула Ясинэ.