Смысл жизни: учебное пособие

«Вот и всё!» приходило в голову Андрею Соколову во время плена не один раз. Но в начале рассказа это «Вот и всё!» пришло в голову его жене Ирине. Перед отправкой на войну. За это её предчувствие он её оттолкнул: «Пришли на вокзал, а я на неё от жалости глядеть не могу: губы от слёз распухли, волосы из-под платка выбились, и глаза мутные, несмысленные, как у тронутого умом человека. Командиры объявляют посадку, а она упала мне на грудь, руки на моей шее сцепила и вся дрожит, будто подрубленное дерево… Я и говорю ей: „Возьми же себя в руки, милая моя Иринка! Скажи мне хоть слово на прощанье“. Она и говорит, и за каждым словом всхлипывает: „Родненький мой… Андрюша… не увидимся мы с тобой… больше… на этом… свете“… Зло меня тут взяло! Силой я разнял её руки и легонько толкнул в плечи. Толкнул вроде легонько, а сила-то у меня была дурачья; она попятилась, шага три ступнула назад и опять ко мне идёт мелкими шажками, руки протягивает, а я кричу ей: „Да разве же так прощаются? Что ты меня раньше времени заживо хоронишь?!“ Ну, опять обнял её, вижу, что она не в себе… До самой смерти, до последнего моего часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда её оттолкнул!» (http://lib.ru/PROZA/SHOLOHOW/sudbache.txt).

Одни мудрецы учат о смерти не думать, другие — думать. Среди первых — Эпикур. Его рассуждение о смерти было такое: когда я есть — её нет, когда меня нет — её (для меня!) тоже нет. Выходит, и думать о своей смерти нечего. Но Эпикур забыл про чужую смерть. Когда я есть — она рядышком.

Другие учат помнить и о чужой смерти, и о своей. Сократ даже так считал: мудрость начинается с мысли о смерти. Mementо тоri. Зачем? Чтобы больше ценить жизнь. Спокойно учил относиться к смерти мудрый римский император Марк Аврелий: «Ты взошёл на корабль, совершил плавание, достиг гавани: пора сходить».

Андрею Соколову было не до высоких материй. Не до жиру — быть бы живу. A la guerre comme a la guerre: «Два раза за это время (ещё до плена. — В.Д.) был ранен, но оба раза по лёгости: один раз — в мякоть руки, другой — в ногу; первый раз — пулей с самолёта, другой — осколком снаряда. Дырявил немец мою машину и сверху и с боков, но мне, браток, везло на первых порах» (там же).

Повезло лихому шофёру Андрею Соколову и во время бомбёжки: «Не слыхал я ни разрыва, ничего, только в голове будто что-то лопнуло, и больше ничего не помню. Как остался я живой тогда — не понимаю» (там же, курсив мой).

Но есть в рассказе М.А. Шолохова три особых приближения его главного героя к смерти.

Первое приближение. Увидел Соколов шесть автоматчиков, приближающихся к нему. «Вот, — думаю, — и смерть моя на подходе» (там же). Сам на себя дивился: «И вот как потешно человек устроен: никакой паники, ни сердечной робости в эту минуту у меня не было. Только гляжу на него и думаю: „Сейчас даст он по мне короткую очередь, а куда будет бить? В голову или поперёк груди?“ Как будто мне это не один чёрт, какое место он в моём теле прострочит» (там же). Пока голова на месте — кумекает.

Второе приближение. Первая попытка Соколова сбежать из лагеря оказалась неудачной. Самое обидное: четверо суток скрывался, но всё-таки выследили его сыскные собаки. «На двух мотоциклах подъехали немцы. Сначала сами били в полную волю, а потом натравили на меня собак, и с меня только кожа с мясом полетели клочьями. Голого, всего в крови и привезли в лагерь. Месяц отсидел в карцере за побег, но всё-таки живой… живой я остался!» (там же, курсив мой). Крепкий орешек! Другой бы на его месте давно ноги протянул, а этот — будто заговорённый.

Третье приближение. Один немец попался Андрею Соколову особый — лагерфюрер Мюллер. Хоть и был он, как и другие его собратья, извергом, но — с остатком человечности. Он подарил русскому солдату жизнь за его смелость. Смелость была в том, что он держался перед лагерфюрером достойно: не юлил перед ним, не молил о пощаде, отказался пить за победу немецкого оружия, а осторожно выпил предложенные ему три стакана водки «за свою погибель и избавление от мук» (там же).

Вот что ему сказал этот самый Мюллер: «Вот что, Соколов, ты — настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат. Я — тоже солдат и уважаю достойных противников. Стрелять я тебя не буду. К тому же сегодня наши доблестные войска вышли к Волге и целиком овладели Сталинградом. Это для нас большая радость, а потому я великодушно дарю тебе жизнь» (там же). Вот какой красивый жест! Даже буханку хлеба подарил и кусок сала впридачу.