Смыжи

Милица участвовала во всех экспериментах и числилась соавтором открытия по «обнаружению и применению нового вида синаптической передачи в нейронных сетях». Это грело самолюбие, но сильно било по совести. На самом деле Милица не понимала до конца ни смысла экспериментов, ни большей части выводов из них. Не доросла. Впрочем, не она одна. Научное сообщество превознесло Чайкина и Дрогович за теоретическую часть открытия, но сам Вадим Геннадьевич считал это «побочным эффектом», главным же было его применение в практической бионике с выходом, как сказал Чайкин, «на нужные рубежи». Какие? В ответ он лишь загадочно улыбался.

Вадим Геннадьевич был старше Милицы всего на несколько лет, но казалось, что их разделяют поколения. Погруженный в мысли, он не замечал окружающих и в этом напоминал ученых, родившихся еще в позапрошлом веке – и, кстати, сменил на посту именно такого, стотридцатилетнего Кузьму Артемоновича. Вадим Геннадьевич не интересовался ничем, кроме науки, его целеустремленность поражала, а праздники вроде прошедшей свадьбы он считал потерей драгоценного времени. Идеи Милицы, пришедшие ей именно на свадьбе, открыли ему глаза на мир с другой стороны: люди, как оказалось, вовсе не роботы, и их душевные качества могут влиять на события в материальном мире так же, как физические.

Весь год прошел в работе, немешарики становились все лучше и приобретали новые возможности, птерики повышенной грузоподъемности уже поступили в инкубаторы, а после сдачи Максимом Максимовичем марсианского поселка в эксплуатацию там будет оживлен разобранный на блоки заврюша, и о Центре Перспективных Разработок вновь заговорят во всем мире.

А потом Максим Максимович вернется.

Без него было спокойно и хорошо, ничто не отвлекало, тело знало, что расстояние до другого тела непреодолимо, и не конфликтовало с разумом, играло с ним на одном поле. Если уж все равно ничего сделать нельзя – может, лучше жить на разных планетах, и все пройдет? Над этим стоит подумать.

Сегодняшняя ночь прошла нервно. Милица проснулась в поту задолго до нужного времени и долго лежала с закрытыми глазами. И проснулась ли? Что это было?

Ближе к утру заснуть удалось вновь, но после пробуждения ночное видение не отпускало. С ней никогда такого не бывало, и трудно было представить, что сон настолько может показаться явью, и его фантасмагория перетечет в реальность вопреки логике и рассудку. В явленном сне-яви мир представлял собой зыбь, до которой не было дела, а Милица ощущала себя бурной речкой, стремившейся к океану. Ее напору стоило позавидовать, она не видела преград и неслась, сметая все на своем пути. Потому что впереди был Он – родной любимый океан, которому хотелось подарить себя целиком, до последней капельки, и раствориться без остатка в могучей толще и невероятной глубине.

У нее все получилось. Речку-Милицу внесло в долгожданный океан, она влилась в него каждой струйкой, каждой волной, каждой капелькой… а он даже не заметил. Умиротворяюще спокойный, безмерно любящий, он с невыразимой необъятной нежностью глядел на соседний океан, такой же огромный и неохватно-бездонный. Они обменивались невидимыми снаружи течениями, рожденные ими моря двигали материковые плиты и меняли очертания планеты, над ними бушевали штормы и проносились ураганы – незаметные на фоне их огромности, потому что пока над одной частью океанов сверкало и громыхало, над остальной великой ширью светило солнце. Незаметно для постороннего глаза океаны ласкались, их тянуло друг к другу, они сливались водами и берегами, и ничто не могло поколебать грандиозной величественной любви двух Океанов с большой буквы. Какое им дело до какой-то речки? Речку мгновенно испарило, она превратилась в невесомое облачко, даже не загородившее солнце, и ее развеяло над горами, откуда бежали к морям и океанам другие речки. Одни упорно стремились, как недавно Милица, к чему-то безбрежному и далекому, некоторые сворачивали в низины, где прятались от соседей и превращались в болота, но большинство, радостно бурля, сливались с такими же, как они, и вместе счастливо катили свои воды дальше по камням и по спокойным руслам.

Поразила не притчевая философичность сна, а его непредставимая реальность. Милица действительно была речкой, и два слившихся океана не пустили ее в свою жизнь, испарили и отправили назад, искать новый путь к счастью. А лезший из кожи, чтобы угодить, ластящийся дом будто бы тоже видел ее сон и поэтому сегодня особенно старался помочь и успокоить.

Под впечатлением Милица встала, сделала пробежку на водоступах и затем плавала в гордом одиночестве, пока его не нарушили.

Над речкой на птерике летал незнакомец, полупрозрачный шлем не скрывал черного чуба и узкого лица с прямым взглядом. Милица приветливо помахала рукой. Ну, хоть кто-то появился, а то «странно» стало превращаться в «страшно»: где все? Почему никто не выходит из домов?