Сначала жизнь. История некроманта

Из Мириного рассказа следовало, что они весь день бродили по улицам Тирту, не будучи в силах расстаться, и вспоминали свое далекое детство. Это очень понятно и объяснимо, я и сам поступил бы так, встреть я свою молочную сестру (которой у меня, к сожалению, нет, и никогда не было). Молодой человек поведал Мире историю о том, как он оказался в Тирту. Удивительно, но его родители тоже умерли, примерно в то же время, когда покинули этот мир родители Миры. Оставшись сиротой, мальчик нанялся в услужение к некоему почтовому служащему, который в дополнение к основной профессии выполнял обязанности нюхача (на моей родине таких называли узиэн-э-бан — храмовыми ищейками), и вместе с ним прибыл в Тирту. Здесь ему повезло, его на хороших условиях взял в ученики похоронных дел мастер. Не бог весть, какое счастье, но в то время молодому человеку было не до капризов, ему пришлось брать, что дают. Однако он не остановился на достигнутом, как сделали бы многие, а пошел дальше. Вот уже три года, как он посещает университет в качестве вольного слушателя, штудируя юриспруденцию и теорию заклинаний и, как уверяет Мира, продвинулся в их изучении довольно далеко. По крайней мере, по-древнеиндраски он изъясняется прекрасно, а это уже очень много.

Все характеристики, данные Мирой ее молочному брату, были весьма лестными, и, казалось бы, никаких поводов для беспокойства у меня быть не должно. Но, тем не менее, на сердце у меня темно и неспокойно, и я не могу объяснить себе, почему. Я отчего-то боюсь этого молодого человека. Боюсь того, что он разрушит душевное равновесие Миры (бедная моя девочка, она только недавно по-настоящему обрела его!), боюсь, что он каким-то образом разрушит наши с Мирой отношения, хотя им, вроде бы, с его стороны ничего не угрожает и угрожать не может. Возможно, я просто придаю слишком большое значение словам профессора Карлония, который два года назад лечил Миру. Он уверял, что корень всех проблем моей дочери кроется именно в этом молодом человеке. Кстати, она так ничего и не рассказала профессору о своем молочном брате и о том, какую роль он сыграл в драматичной истории поднятия ее покойной матери неизвестным некромантом.

Меня по-прежнему очень беспокоит душевное состояние Миры. Общение с профессором Карлонием, несомненно, очень помогло ей, но и он, и я сходимся в одном — до окончательного выздоровления девочке еще очень и очень далеко. Она похожа на надломленное деревце, которое в результате заботы и ухода немного окрепло и пошло в рост, но все равно каждый порыв ветра представляет для него смертельную угрозу.

А может быть, я просто ревную мое дорогое дитя, как любой отец ревнует свою дочь к тому наглому незнакомцу, который хочет похитить сокровище его сердца? Когда я думаю о том, что, не будь у Миры дара, она могла бы сейчас выйти замуж и навсегда покинуть меня, мне становится не по себе. Я чувствую, что совершенно не способен отдать ее кому-либо. Слава богам, что у нее есть дар, благодаря которому, она навсегда останется со мной. Я не хочу даже думать о том, чтобы расстаться с ней, она моя, только моя, мое милое дитя, мой самый родной на свете ребенок, мое совершенство. Если когда-нибудь у меня появятся родные по крови дети, сомневаюсь, что я буду привязан к ним сильнее, нежели к моей дорогой Мире. Я знаю, многие из моих соплеменников сочли бы это безумием и даже неким извращением, но это мои чувства, и я не считаю нужным их стыдиться…»

(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)

С тех пор, как Мира встретила Тося, прошло несколько дней, а она все еще находилась в каком-то странном возбужденном состоянии, из которого никак не могла выйти. Она уверяла себя и всех окружающих, что рада видеть своего молочного брата, но на самом деле толком не знала и не хотела знать, что чувствует на самом деле. Ей казалось, что внутри у нее притаилась неведомая опасность, грозящая вдребезги разнести так тщательно придуманный и выращенный образ ее самой, Миры. Образ послушной и любящей дочери господина Амати, образ доброй племянницы, образ хорошей подруги и, наконец, образ самоотверженной и преданной своему дару дочери Милосердной Ани. Хотя отношения с Тосем у нее вроде бы складывались неплохо — он в первый же день расставил все точки над i, попросив у нее прощения за то, что поднял мать и объяснив, почему он это сделал. И Мира, разумеется, все поняла и простила. Она ведь дочь Ани, она должна быть совершенством, должна понимать и прощать. Она и раньше понимала, почему он это сделал, и прощала, потому и не сказала никому ни слова о его темном даре…. Но все равно. Клубочек непонятных чувств, на который Мира не хотела обращать внимания, продолжал тянуть и тянуть нити из ее души, запутывая их по пути все больше и больше.

Она почти перестала видеться с господином Амати, которого любила больше всех на свете (исключая Тося, разумеется) и которого считала своим отцом. Она видела, какую боль причиняет ему, но продолжала каждый вечер ходить на прогулки с Тосем, находя в них непонятное для себя самой, почти болезненное удовольствие.