Сначала

*Я стоял в двух шагах от неё, сжимая кулаки от бессилия. Как же хотелось сейчас подойти и обнять её. Нежно прижать к себе и жадно поцеловать пульсирующую жилку на шее. Ощутить, как ускоряется её пульс, а дыхание прерывается. Как тело расслабляется и отдается во власть моим рукам.

Тряхнув головой, сбросил наваждение и подошёл поближе, чтобы обнять её и поцеловать в щёку.

— Я позвоню тебе, — я захлопнул за девушкой двери и махнул рукой.

Улыбнувшись на прощание, Ира вжала педаль газа в пол и быстро удалилась с парковки. Она что-то там говорила про то, сколько ещё ей нужно сегодня успеть: заехать в офис, чтобы забрать бумаги домой, попытаться сделать отчёт на завтра и… уже не помню, конкретно весь список её дел, потому что в ушах стоит звон приятного женского голоса, а перед глазами, в воздухе, рисуется отчётливый образ той, от которой я, кажется, схожу с ума.

Полное отсутствие пробок дало возможность очень быстро добраться к офису, и уже в половину пятого я зашла в кабинет, сразу же сев за работу. Как ни крути, но трудиться надо. Руководству ведь не расскажешь о влюблённости впервые за пятнадцать лет.

Ближайший час я усердно просматривала скопившуюся почту, распечатывала необходимые документы, и подшивала их в папку. Составив план на завтра, собрала всё необходимое для работы дома и, закинув бумаги в сумку для ноутбука, направилась к автомобилю.

Хотелось как можно скорее оказаться в кабинете доктора, чтоб услышать все последние новости. А они явно не из хороших. И сердце подсказывало, что предстоящий разговор будет не из лёгких.

***

— Марина Викторовна, я понимаю, что это непростой случай. Но можно же что-то сделать?

Уже второй час я в кабинете доктора. Всё происходящее вводило в тупик. Как помочь? Что сделать? Что говорить?

— Ирочка, но не можем же мы оставшиеся пол года держать её взаперти. Не хочет она этого ребёнка. Да и сама ещё малышка. Ведь семнадцать только исполнилось.

Два месяца девчонка провела в больнице. Ребёнка удалось сохранить. Укрепить состояние плаценты, да и здоровье будущей мамочки. Жаль, что целебные слова Марины не помогли исцелить повреждённую душу малышки.

— Марина Викторовна, а мне что делать? — я растерянно вертела в руках салфетку. — Поймите, я чувствую себя виноватой. Правильно я поступила, что привела её сюда? Она же глупышка. Не понимает, что может натворить. Аборт ей уже никто не сделает, но… Может, всё зря? Я обрекла этого малыша на жизнь в детском доме…

На руки капля за каплей опускались слезинки. Не зная что ещё сказать, я растирала их по ладони с таким усердием, будто от этого зависела вся моя дальнейшая судьба. Да и не только моя. Семнадцатилетней девчонки, её ребенка, Алекса…

Все чувства смешались воедино. И сейчас было трудно выделить что-то одно. То ли желание помочь малышке, так безрассудно ворвавшейся в мою жизнь, то ли возможность обрести счастье с мужчиной. Реальным человеком, а не мечтой…

Что-то должно измениться. Жизнь снова собиралась сделать крутой поворот. Вот только куда — известно было лишь одному Богу.

— Марина Викторовна, вы молчите… — подняв усталые глаза на женщину, я тяжело вздохнула. — Скажите хоть что-то. Что мне делать дальше? Помогите…

— Ласточка моя, чем же я тебе помогу? Я могу выслушать тебя, поговорить. Но решение должна принять только ты. Это же твоя жизнь, милая моя. — В который раз этой мудрой женщине приходилось повторять одну единую фразу. Её слова стали чем-то похожими на мантру, молитву, с которой я и ложилась спать, и просыпалась ранним утром. — Ты сама творишь свою судьбу….

Тепло и уверенность медленно вливалось в душу. Вместе с нежными прикосновениями к волосам, Марина Викторовна передавала мне веру в себя и покой. Казалось, нас соединяет невидимая нить. Связь, помогающая разобраться во всех трудностях и невзгодах. Как у матери и ребёнка…

— Я поговорю с ней… Завтра… — Вытерев оставшиеся на щеках слёзы, я поднялась с дивана. — Спасибо вам.

И, кротко улыбнувшись, вышла из кабинета.