До нейтральных вод оставалось мили две, когда оцепенение Хестера нарушил посторонний, как ему показалось, звук. Это не был звук мотора, к которому он успел привыкнуть и перестал замечать. Новый назойливый звук то нарастал, то отдалялся, и лишь мучительное напряжение слуха позволяло тогда различить его сквозь гул мотора и удары волн. Автоматически, плохо сознавая, зачем он это делает, доктор бросил катер влево, потом вправо. Новый звук не исчезал. И можно было бы уже догадаться, что кто-то идет по их следам, что предательская тьма отказывается служить им, что безумная попытка бежать, исчезнуть, раствориться в пространстве так и не вырвала их из того мира, который упорно хотел лишить их свободы.
Сноп света ударил сверху, ослепляя и словно наполняя салон туманной, белесой, шевелящейся массой. Штурвал вырвался из рук Хестера, нога соскочила с педали газа, катер ткнулся носом в волну и, теряя скорость, пошел по широкой дуге. Сверху один за другим грохнуло три выстрела. Три стрелы пробили катер насквозь, в глубине, под ним, растопырили якорные лапы и, подтягиваемые тросами, поползли вверх. В трех точках лапы уперлись в днище и, напрягаясь, выхватили катер из воды, поднимая его все выше и выше. И тогда сверху раздался еще один выстрел. В салоне катера из вертящегося у ног Линды патрона вырвался газ, и почти тотчас же и она, и доктор потеряли сознание.
Вертолет, несущий катер, сделал плавный вираж и двинулся туда, куда, не понимая зачем, упорно стремился Хестер, — на запад.
…Перед ним сидел его учитель, пестовавший Стива в течение нескольких лет, тот самый Кадзимо Митаси, с горизонта которого он исчез десять лет тому назад, надеясь никогда больше с ним не встречаться.
— Ты жив, — и спрашивая, и утверждая, заговорил Митаси, — я рад, я очень рад, все же ты был лучшим моим учеником. И я в тебе не ошибся. Судя по всему, ты действительно пошел дальше меня. Но время течет, и твой старый учитель не только разбрасывал камни.
Кадо, как звали Кадзимо Митаси близкие к нему люди, когда-то — Стиву Конорсу в том состоянии, в котором он сейчас пребывал, казалось, очень давно, в другом веке, в другом мире — руководил лабораторией, сгоревшей вместе с нынешним Джонатаном М. Хестером и Линдой Стронг.
Гибель лаборатории и его перспективного ученика поставили, как считали многие, крест на его самых радужных надеждах. Но не в характере Кадо было рвать на себе волосы и проклинать судьбу — эту вечную девственницу, выбирающуюся из пены морской для новых соблазнов и каверз. Многие, не без основания полагал он, сейчас могли бы позавидовать ему. Почему? Потому, что он умел ставить перед собой цели и достигать их, не жалея ни сил, ни энергии. Преуспевавший уже и тогда, теперь Кадзимо Митаси владел и руководил психиатрической клиникой, известной не только за пределами Бостона и Массачусетса, но и за пределами Соединенных Штатов. И то, что он сидел сейчас перед распластанным на койке Стивом Конорсом, — тоже являлось свидетельством его преуспевания и упорства. Расследование причин гибели лаборатории убеждало, что все связанное с Конорсом лучше забыть. Но то ли чутье, то ли интуиция дразнили воображение Кадзимо Митаси, предсказывая вот эту, отсроченную на десятилетие, встречу.
Запрещая себе думать о Стиве, он внимательно следил за тем миром, в котором, останься он жив, только и мог всплыть его ученик. Это был мир их мечты, мир талантливых и сильных, доступ в который получают лишь единицы.
Кто-то в силу своей простейшей линейности этот их мир причислил бы к преступному. Нет, здесь Кадзимо Митаси усматривал только формальное сходство. На самом деле это была область научного эксперимента, криминальная сторона которого могла интересовать узколобого сыщика вроде Чарлза Маккью, но не их с Конорсом. Случайно ли феномен Пауля Кирхгофа возник почти одновременно с явлением Жана Бертье? В науке это происходило сплошь и рядом — двое независимо друг от друга совершают аналогичное открытие. И все же Пауль появился первым. Не это ли толкнуло Конорса выпустить на арену своего Бертье? Ученик не захотел отстать от своего учителя, за которым, естественно, имел возможность издали наблюдать. И ошибся, пожалуй, лишь в одном — подумал, что старый учитель все забыл. А может, еще и простил?
Улыбка Кадзимо Митаси стала шире. Он с удовольствием наблюдал за тем, как меняется выражение лица его подопечного, как нарастает в нем тревога, отражая понимание того, куда и в чьи руки он попал.
— Где она? — Стив откашлялся, потому что голос не слушался его. — Где Линда?
— Линда? — Кадо улыбался. — Ты хорошо слышишь меня, Стив?
— Да, слышу. Где она?
— Она? — Кадо словно раздумывал, отвечать ли на вопрос Конорса, продлевая блаженное состояние торжества, ожидаемого столь долго, возникшее сначала дразнящей надеждой, когда упоминание о Бертье попало в расставленные им сети, и ставшее единственным желанием, едва Дик Чиверс, надоумленный им отправиться за океан, сообщил, что Стив Конорс, ставший Джонатаном М. Хестером, найден.