Он рассказывал ей о наиболее сложных случаях в своей практике. Ему хотелось, чтобы она понимала и чувствовала, на какие трудности он натыкался, какие возможности открывались, когда непреодолимое для других для него становилось обыденным делом. Сомнение, как тень, временами еще набегало на его сознание, но все неудержимее хотелось ему поделиться самым сокровенным, тем, что, кроме него, не знал ни один человек. Проблема мотивации поведения все чаще возникала в их разговорах. Оба понимали, что наука здесь только еще приближается к открытию главных тайн человеческих действий, оба скептически относились к бесконечным «сенсационным» достижениям парапсихологов, к болезненному интересу журналистов к секретам психики, к уверенности многих людей, зараженных страхами, что кто-то экспериментирует с их куцым сознанием.
В спорах — если это можно было назвать спорами — Ито поражала его эрудицией, и ему не раз вспоминалось случайно брошенное в его адрес обвинение в провинциализме. Погруженный в практику и кропотливое совершенствование своих методик, он, оказывается, упустил многое, что вовсе не помешало бы в его работе. Но сейчас это не огорчало, а вдохновляло его. Он видел Ито рядом с собой в лаборатории, зная уже, что она может делать то, о чем с Линдой даже говорить было бессмысленно. Та была лаборанткой, эта могла стать партнером, коллегой. Он вспоминал, как преисполнялся сарказмом, когда Ито начинала претендовать на эту роль. Он смеялся над собой, над тем, каким он был, ораторствуя перед Мари, и не без смущения думал, что ведь действительно был готов лишить ее разума.
На третий день пребывания их в гасиенде Ито собралась в Сан-Диего. И когда в разговоре она упомянула, что надо бы узнать, как там дела у «любимого учителя», он был поражен, насколько, оказывается, это ему безразлично.
Ито вернулась раньше, чем обещала, возбужденная и, как ему показалось, встревоженная. Он ждал ее на террасе. Она взбежала по ступенькам, держа в руке кипу газет, бросила их на стол и, крикнув на ходу: «Иди скорее сюда!» — пролетела мимо.
Когда он вошел в гостиную, она стояла перед телевизором. На экране мелькали кадры, демонстрируя хорошо знакомое им здание научного центра клиники Кадзимо Митаси. Доктор рассказывал о тщательно подготовленной полицейской операции. В правом углу экрана крупным планом появилось лицо Кадо. Словно поглядывая на него, ведущий перечислял заслуги психиатра, называя его имя в ряду других медицинских светил.
И вдруг во весь экран вспыхнуло:
«ЭКСПЕРИМЕНТЫ НАД ЧЕЛОВЕКОМ»
И следом:
«ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЗВЕРИНЕЦ В ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ КЛИНИКЕ»
Поплыли одна задругой клетки «зверинца», мастерски снятые операторами, рождающие недоумение и страх. Бесстрастный голос ведущего комментировал: «Крыса» номер два, «Крыса» номер три, «Крыса» номер четыре…
Конорс выключил телевизор.
— Все это я предсказывал, — мрачно проговорил он. — Правда, не думал, что это произойдет так быстро.
— Мы могли оказаться там, Стив.
— Ты знаешь, когда все это произошло?
— На следующую ночь.
— То есть?
— Мы выиграли у них двадцать четыре часа.
— Ты прочитала газеты?
— Успела только просмотреть. Поспешила сюда.
Он с благодарностью посмотрел на нее, уверенный, что все, что она делает, идет им на благо.
Газеты, стараясь не ссылаться друг на друга, в общем-то говорили одно и то же, различаясь лишь фотографиями и, как всегда, компетентными мнениями людей, кроме общих фраз.
— Такое впечатление, что они многое недоговаривают, — заметила Ито.
— И ни слова о нас с Линдой.
— Кадо был уверен, что если бы они знали о вас, то наведались бы в клинику гораздо раньше.
— Боюсь, Ито, что Кадо и здесь ошибся.
— Почему ты так думаешь?
— Помнишь, рассказывая о «Клубе по средам», я упомянул Арри Хьюза? В газетах есть несколько ссылок на него. А это значит, что кто-то из моих бэдфулских друзей в Бостоне. А эти-то уж все знают и обо мне, и о Линде, и если только она попала к ним в руки… Едва ли она будет молчать.
— А почему ты решил, что она попала к ним в руки?
— А разве это не так?
— Нет, Стив. Она исчезла из клиники в один день с тобой.
— Ты ничего не говорила об этом. — Он удивленно посмотрел на нее, пораженный, что, оказывается, она говорит ему не все.
— А зачем? Я полагала, что она тебя больше не интересует. Впрочем, и меня тоже. Пусть сама позаботится о себе. — Звучало это так, словно в ней заговорила ревность, и это успокоило Конорса. — Молчанию же полиции я не верю, — продолжала она. — Пауля Кирхгофа они тоже пока не упоминают, а для журналистов это, пожалуй, самый лакомый кусок.
— Значить это может только одно, — заметил Стив, — они придерживаются тактики Монда: не хотят спугнуть добычу раньше времени.
— А добыча опять ты?
— Если Митаси у них в руках, очень соблазнительно рядом с ним увидеть и меня. Думаю, что Монд и Доулинг спят и видят это. Не удивился бы, если бы оба они оказались в Бостоне.
— Ты думаешь, они от тебя не отстанут?
— С какой стати? Тем более что им интересен не столько я, сколько мои методы работы.