Ошибку быстро исправили, наблюдать в бинокль стал я сам, а ребята в окопе спорили, в кого надо сначала стрелять, в лошадь или в ездоков. Я им сказал, что будем стрелять одновременно и в лошадь и в ездоков. Немцев приехало трое. Среди них был уже знакомый нам по прошлым делам бородатый мужичок с красным носом. Он очень напоминал русского пьяницу, и мы решили его не убивать. До этого убивали у него только лошадей. За весь март застрелили не менее пяти лошадей, а когда немцы приезжали на машинах, то поджигали их зажигательными пулями, стреляя по бензобакам. В основном, немцам удавалось без препятствий вывезти из элеватора хлеб, только тёмной ночью, и то между вспышками осветительных ракет. От нас до элеватора было около пятисот метров. Поэтому требовалось большое снайперское мастерство, чтобы попасть в цель.
Немцы начали грузить на телегу мешки с мукой, и я дал команду стрелять: Гришке в лошадь, а нам с Санькой по ездокам.
– Только не стреляй в бородатого, – напомнил я Саньке.
– А если Петерс спросит: почему его упустили? – беспокоился Санька.
– Скажем, что нас трое, а целей четыре. Вот и не успели.
Выстрелы прозвучали, как единый хлопок. Лошадь и двое немцев упали, а бородатый мужичок, взмахнув руками, убежал за здание элеватора. Для отвода глаз, я выстрелил в него с опозданием. При желании, конечно, могли бы его застрелить.
Со стороны врага на нас обрушился шквал ответного огня, но стреляли они наугад, видимо, не засекли наше место. Мы отсиделись на дне окопа, и когда стрельба утихла, продолжили по очереди наблюдать за противником.
Пока у нас шло всё хорошо. Но когда стал наблюдателем Санька, то он допустил ошибку: выстрелил по котелку, стоявшему на краю немецкой траншеи. В ту же секунду по его каске звякнула пуля. Возможно, это вражеский снайпер. Мы долго не высовывались из окопа, но потом я решил начать искать, откуда мог стрелять немец.
Погода разгулялась, на небе по-весеннему светило яркое солнце. Снег таял. Приняв решение, я отполз в воронку, находившуюся за несколько метров от окопа. Пока туда добирался, в меня выстрелил снайпер, но промахнулся. Гриша засёк его и метким выстрелом уничтожил врага.
На дне воронки оказалась вода, прикрытая тонким льдом и свежим снежком. Я ничего не заметил и провалился туда, зачерпав в сапоги воды. Пришлось вернуться назад. В окопе я стал выжимать воду из портянок и почувствовал, как сильно озябли ноги. Я сказал ребятам, что надо возвращаться в свою траншею, иначе могу заболеть, и так горло уже второй день побаливает.
– Возьми мои сухие портянки, – предложил Гриша. – Петерс, наверное, ещё не ушёл, и у нас могут быть неприятности. Парни уходить не соглашались, и я, пригнувшись, побежал к нашей траншее один, до которой добежал за несколько секунд, всё же она была близко. Но пока бежал, немцы обстреляли меня из пулемёта.
Встретившийся в траншее солдат передал, что меня требует к себе генерал. С дрожью во всём теле пришёл я на наблюдательный пункт. Кроме генерала там ещё находился командир нашего полка. Петерс был в ярости и обрушил на меня отборный мат.
– Ты что, такая мать, вытворяешь? Бегаешь под пулями, как мальчишка не обстрелянный, и снайперов своих бросил! – орал он.
– Товарищ гвардии генерал майор, – стал я оправдываться, – у меня промокли ноги, и горло болит, могу сильно заболеть…
– Надо думать головой, тебя чуть не подстрелили, как лося бешеного! Сейчас бы валялся мёртвый, а ты боишься заболеть! Идиот! За такие дела бить надо!
Я боялся, что он будет меня бить, но всё обошлось благополучно. Потом майор Котов говорил, что Петерс хотел меня бить, но пожалел. Петерс успокоился и тихо спросил: «Почему вы убили лошадь?»
– Чтобы немцам не на чем было возить муку, – объяснил я.
– Это, пожалуй, разумно. А зачем стреляли в котелок?
– Чтобы запугать немцев в траншее, чтоб боялись высовываться.
– Это не правильно, – сказал генерал. – Вы этим раскрыли свою позицию. Лошадь убили по делу, а вот по котелку стреляли, как не опытные сопляки.
В конце разговора генерал сообщил, что подготовил на меня представление на орден «Красного знамени», но теперь придержит его. Сказал, что я ещё не дорос до ордена. Затем он пожал мне руку и разрешил идти отдыхать.
Вечером вернулись в землянку из засады Санька и Гришка. Несмотря на усталость, сразу стали меня спрашивать:
– Ну что говорил генерал? Сильно ругался?
Я рассказал им всё, как было; и о том, что генерал хотел меня бить, и что ругал за выстрел по котелку. Санька испуганно спросил:
– А ты сказал ему, что это я стрелял?
– Нет, он даже не спросил.
– Вот зараза. Привык солдатам морды бить, как в царской армии, – возмущался Санька. – Был у нас в батальоне такой офицер «Держиморда». Это ещё в сорок третьем году. Солдаты ночью в траншее тихо зарезали его и все дела. Вот и Петерс дождётся. Если он меня изобьёт, то я его застрелю из снайперской винтовки. Сделаю по-тихому. Никто меня не разоблачит.
Я попытался оправдать Петерса: