Потом через открытые двери загорелся сам рейхстаг. Горел пол (вернее, его покрытие) и некоторые стенки. Когда на второй день я пробегал по коридору в подвале рейхстага, то вдруг через открытую дверь услышал знакомый голос: «А вот и он!» Я заглянул в комнату и увидел, что там наш комбат Самсонов стоит и разговаривает с санинструктором и с тем самым майором, который еще 19-го ноября 1944-го года вручал мне комсомольский билет. Он меня поманил к себе. Я подскочил. Тогда он мне сказал, что наш начальник штаба капитан Бушков находится в тяжелом состоянии (получил тяжелый приступ аппендицита и требуется срочная операция), что он сейчас эвакуирован и надо к нему пробраться и выполнить все, что он скажет. Как я понял, он находился у моста Мольтке на берегу реки Шпрее, в здании, кажется, швейцарского посольства. Но для начала я должен был его разыскать. Не вдаваясь ни в какие подробности, я побежал выполнять приказ своего командира. Он просил меня оказать ему помощь и содействие. Хотя главным был другой приказ: забрать штабные документы, которые находились у Бушкова. Ведь Самсонов знал, что нас связывают очень хорошие отношения, часто видел меня в его обществе и поэтому решил, что он мне сам предложит передать все документы по нашему батальону, что ему было так нужно.
Как же мне тогда не хотелось из рейхстага уходить! Ведь немцы могли мне запросто сверху палить в спину.
А в то самое время, оказывается, на рейхстаге висело наше знамя. Но нам ничего этого было видно. Ни о чем таком мы не знали и не догадывались. Выскочив из рейхстага, я быстро побежал через эту площадь. И в одном месте, где мне пришлось пробегать, лежали две небольшие трубы, не сломанные и не убранные. Тут же проходил ров. Я быстро юркнул в подвал, через который мы выходили, и теми же обратными путями вышел к берегу Шпрее и зашел в дом, где располагалось посольство какой-то страны. Вроде это было посольство Швейцарии. Такой, во всяком случае, между нами шел разговор. Я заскочил в подвал. Там оказалось тихо, ничего было не слышно. И вдруг до меня стал доходить разговор на русском языке.
Я сразу же ринулся на этот шум. Бушкова я там, правда, не нашел. Там сидели около восьми-десяти наших солдат. Они были вооружены каким-то незнакомым для меня оружием, находившимся у них сзади в ранцах. Они мне сказали, что сами они огнеметчики и что они должны были выкурить немцев из рейхстага, но им этого делать не пришлось. В виде стола у них был сооружен какой-то ящик, накрытый газетной бумагой. На нем они разложили печенье. Это оказалось совсем не солдатское кушанье. Считай, деликатес. «О, – сказал я этим ребятам. – Хорошо живете, славяне!» Они мне ответили: «Так сегодня же праздник!» – «Какой праздник?» – удивился. «Первое мая! – сказали они. – А ты что, не знаешь?» А откуда мне было знать, когда на войне мы потеряли всякий счет всем числам. Тогда же, помнится, я подумал: «Вот бы сейчас добраться до рейхстага!»
Так как в подвале никого не обнаружилось, я поднялся на первый этаж и пошел по коридору. Дойдя почти до самого его конца, я приоткрыл одну дверь и увидел в комнате такую картину. Там стояли кровать и стол. Под окном была дырка. Видимо, еще когда мы отступали, ее пробил танк. Но она оказалась небольшой, так как через нее я не мог выбраться. Я продолжал стоять на месте, хотя сам повернул голову направо. В это время по коридору шел заместитель командира нашего 380-го полка по строевой части подполковник Лебедев, симпатичный и стройный мужик. Вообще-то говоря, он прибыл к нам совсем недавно. Едва я этого Лебедева увидел, как он вдруг стал куда-то пропадать. Прогремел сильный взрыв в подвальном помещении. Рядом со мной стало происходить как будто бы какое-то волшебство, причем все – в какую-то долю секунды. Какая-то неведомая сила бросила меня в эту раскрытую комнату. Она оказалась узкая и видная. Земля подо мной дрогнула. Падая, я почувствовал, как что-то посыпалось мне на ноги. Но когда я падал, ноги не особенно придавил. Упал я хорошо. Однако из-за этого поднялась пыль и стало ничего не видно. У меня был очень красивый немецкий кортик. Сам задыхаясь, я с помощью этого кортика все же смог выбраться. Вероятно, все, что падало на меня, задержалось и обрушилось на стол и на кровать.