Снайперы

– А че ж я, не баба, что ли?! А твою хитрость я раскусила. Не сразу, правда, но поняла, что ты включил побольше пару да и стал наблюдать в окошечко. Наблюдал ведь, старый блядун?

– У меня, Елена Ивановна, правило: за трусы тебя поймают, а ты все равно тверди: «не было, не было, не было!»

– Эх ты! А мне, может, приятно было бы, если б сознался!

* * *

Ночь, светлая, с половинкой луны, не принесла прохлады. Дима мечется без сна на кожаном диванчике, с которого соскользнула простыня. Он с тоской вспоминает свое спальное место на лихтере, под звездами, где утром можно было увидеть Марусю, а перед сном поговорить с Андреем.

Дима вспоминает их последний разговор.

– Жизнь – это поток, вроде вот этой воды, которая несет нас с тобой. Что ты можешь один против нее? Потому-то жизнь каждого человека – это трагедия. Ты понимаешь, что ничего не можешь, но и плыть, как щепка, тебе противно. И потому каждый человек – изначально преступник. Каждый кого-нибудь да убивает. Большинство предпочитает убивать себя – ради родины, общества, семьи, детей, покоя, славы, благополучия, власти, денег, женщин, уважения близких… Другие, чтобы сохранить себя, вынуждены убивать других. И середины – нет, середина была когда-то далеко-далеко, когда человек еще не отделился от рода, не знал своего я…

– В будущем, – Дима уже не говорит «при коммунизме», – как раз и придут люди к этой середине! И не будет ни войн, ни преступников!

– Возможно, возможно… Только идите, пожалуйста, без меня.

Дима садится на диване, потом встает, наливает из графина воды, но она теплая и невкусная.

Словно вспомнив что-то, он в одних трусах выходит в ровно освещенный коридор, идет, держась за поручни, читает таблички на каютах.

Докторша открывает дверь на его стук почти мгновенно, словно она стояла и ждала его.

– Заснуть, – бормочет Дима, – не могу. Дайте что-нибудь.

– Сейчас, мой хороший, – поет докторша, поворачивая ключ в двери. – Пойдемте ко мне, здесь лампочка перегорела. Там у меня все есть, вы у меня так хорошо уснете!

* * *

Дворкин спит, умаявшись после дневных и ночных трудов, возвышаясь на кровати огромной грудой. За ней даже крупная фигура бригадирши не сразу различима. Но вот, убедившись, что с Дворкина больше нет толку, она перелезает через него, встает, медленно одевается при свете луны.

У нее большое тело, но не бесформенное и тучное, а крепкое, пропорциональное, с длинными ногами и прямыми плечами, высокой мощной грудью, и таким крутым изгибом спины в пояснице, что на него можно поставить ведерко воды. И лицо ее в темноте кажется молодым, красивым, мягким и чуточку грустным.

– Я знала, что ты придешь. Я так ждала тебя, я за тебя так много заплатила! – шепчет докторша, и дождь волос проливается на него, и он узнает их запах: так пахли в далеком детстве волосы тети Зины, в которую он был влюблен и поклялся быть верным ей всю жизнь.

* * *

Маруся встает поздно, наскоро собирается и выбегает на палубу. До двенадцати ей надо убрать помещения и приготовить обед.

Караван проходит мимо большого села, вдоль которого тянется тополиная роща.

Помощник Дворкина возится у лодки с мотором.

– Что, Кузьма, на берег поедем?

Кузьма молчит.

– Меня возьмете?

Кузьма только загадочно улыбается.

– Дядя Петя, – кричит Маруся, задрав голову, – что ли на берег поедем?

Но и рубка безмолвствует. Приходится Марусе подниматься наверх. И тут ее ждет сюрприз: в рубке, кроме Дворкина, кочегар Павел и девушка в кубанке.

– Я б…дство на судне не позволю разводить! – гремит Дворкин.

– Шкипер, – усмехается Павел, – ты же сам-то нормальный мужик! Какое б…дство?

– Да ты знаешь, что она все караваны прошла, шалашовка эта?

Девушка в кубанке дергает плечом, выставляет вперед грудь:

– А ты меня за ноги не держал!

Рыжеволосая, с зелеными глазами, она в этот момент выглядит такой свободной, нездешней, что Марусе хочется быть похожей на нее.

– Короче, Кузьма вывезет ее, и пусть катится к чертовой матери! Еще скажи спасибо, что не в лесу высаживаю!

– Спасибо, – говорит девушка в кубанке, и в ее глазах сверкают веселые и озорные искры.

Она покидает рубку, не взглянув на Павла. Маруся выходит за ней.

– Ну, че смотришь? Живую б…дь не видела?

Выбивая на железных ступеньках одному ему слышную мелодию, промчался Павел.

– А ты знаешь, что я – внучка Сталина?

– Кого?!

– Сталина. Иосифа Виссарионовича. Его же сюда в ссылку сослали.

– Знаю, – говорит Маруся. – В село Курейка.

– Вот он с моей бабушкой там и сошелся, папка мой родился. Похожа я на деда?

Маруся всматривается и видит сталинские глаза, нос. Вот если б еще усы!

– А тебе не страшно? – вдруг спрашивает она.

– А че мне бояться? Пусть меня боятся, вон как дядька твой!

– Он тебя не боится!

– Дура ты! Че ж он тогда меня выгоняет? Ему с бабой Леной можно, а мне нельзя?

– С какой бабой Леной, ты о чем?

– Да что ты целку из себя строишь? Что ли ни одного парня не нашлось?

Маруся жарко краснеет.

– Было же? Ведь было? – с радостью спрашивает внучка Сталина. – Такую девку, да чтоб парни пропустили!

Она подается к Марусе, задевает ее высокой грудью.