Снайперы

– Ну и хрен с тобой! Заявление есть, свидетели есть. Пошли в милицию!

До Павла наконец дошло. Но это его не испугало, а обескуражило:

– Че, правда, с ножом? – Повернулся к Кузьме. – За тобой, че ли?

Кузьма скромно, с горьким достоинством улыбнулся, только что не поклонился. А Дворкину вдруг стало жаль парня. Никакой он не урка и не блатной, так, игру себе придумал.

– Не умеешь пить – не пей! – заорал он, заводя себя своим же криком. – Быстренько в трюм загремишь!

И он кивнул в сторону баржи-тюрьмы, на что Павел ответил ровным голосом, без всякого вызова:

– А нам без разницы.

– Это ты здесь так говоришь, а там сразу почувствуешь разницу-дразницу! В общем, оставляю до первой стопки. Увижу пьяным – не в шакшу, а на лодку и на берег, на съедение к комарам.

Кузьма согласно кивнул. Он, видимо, тоже не держал зла, а оставаться в машинном отделении без кочегара ему не улыбалось.

* * *

Лихтер подвели к берегу, и началась загрузка еще нескольких бригад рыбаков с лодками, бочками, сетямя и неводами. На палубе было уже не развернуться, и хорошо что Дворкин отпустил Марусю на целый день в город. Она сходила в кино и в музей. И кинотеатр и музей поразили ее своим великолепием. Потом она пила морс и ела мороженое, которое выдавливалось из широкой трубочки специальным поршнем. Сидела на лавочке на берегу и смотрела на рейд. Несколько раз ей показалось, что она увидела Диму на борту «Иосифа Сталина».

Напротив формировался большой караван. Сверху приходили составы из одной-двух барж, и рейдовый пароход-колесник навешивал их на буксир однотипного с «Иосифом Сталиным» красивого парохода «Клим Ворошилов» с такой же толстой, мощной задымленной трубой, как бы прикрытой сверху перевернутой тарелкой. Между берегом и баржами курсировали лодки с разноцветными веслами. В основном в лодках приезжали мужчины в форме и кирзовых сапогах, спешащие в контору и в плавлавку. Лишь на одной лодке среди мужчин оказалась девушка в кубанке. Маруся критически осмотрела ее наряд, когда та поднималась в гору в оживленной компании: платье с поясом, туфельки, носочки. Сама Маруся была все в том же платье в горошек, но после вольных шаровар и настоящей матросской тельняшки она чувствовала себя в нем скованно, как если бы надела свою школьную курточку с белым пришивным воротничком.

Вечером Маруся увидела вдруг девушку в кубанке у себя на лихтере. К кому уж она пробиралась средь бочек и щитов в своих туфельках и носочках, неизвестно.

Всю ночь Маруся пробыла на вахте вместе с Кузьмой. Он разрывался между палубой и машиной, а она то сидела у окна в темной рубке, то выходила на мостик. На рассвете, когда потянулись на берег первые водовозки, ее сменил Дворкин. Идя в свою каюту, Маруся увидела стройную фигурку, проскользнувшую в каюту Павла со стороны гальюна.

* * *

В рейс вышли вечером. Перед этим рейдовый пароход подошел к барже-тюрьме и откачал воду. Об использовании качалок-насосов теперь не могло быть и речи, и это еще более подкосило шкипера. Он словно усох, сжался, стал ниже ростом. Мальчик Гриня ходил за ним по пятам, они представляли собой достойную пару: потерянные, потерявшие, одинокие.

А река здесь стала совсем другой, широкой, с равнинным западным берегом, покрытым лесом и травой, а в приречной полосе поросшим кустарником, и высоким, яристым правым, восточным. Богаты эти места, где соединяется сибирская средняя полоса с Сибирским Севером, рыбой, зверем и дичью, ягодой и грибами, здесь вызревают огурцы и картошка, есть место и для выпаса скота и для покосов. Кабы не комары да мошка, живи не хочу.

Живут здесь и староверческие семьи, и переселенцы голодных лет, и ссыльные, и аборигены: сибирские татары, остяки, кеты. И названия сел потому самые разнообразные: Городище, Плотбище, Комса, Бахта, Мирное, Лебедь… И выплывают рыбаки да охотники на лодках каравану навстречу, ловко причаливают к пароходу и к лихтеру, продают и обменивают на что-нибудь ценное для своей таежной жизни осетра, шкурки, сохатину.

Баржу-тюрьму здесь знают и обходят ее по дуге.

* * *

– Не приболели, Елена Ивановна?

– Жарко, Петр Николаевич! Вечер, а все прохлады нету.

– В жару, Елена Ивановна, только банька помогает.

– Кто о чем, а вшивый про баню… А может, правда, попарить старые косточки?

– Хо-хо, Елена Ивановна! Да вашим старым косточкам комсомолки позавидуют!

– Еще скажи: пионерки… Врешь ведь, старый кобель, а все равно приятно. Баня-то когда будет готова?

– А у меня она, Елена Ивановна, круглые сутки в полной готовности!

– Это ты про какую баню толкуешь?

– Про всякую! И про перед, и про после! У меня пару на всех хватит!

– Ну, проводи, коли так. Да покажи, как твой пар включать-выключать. А то, помнится, угорела я у тебя.

– Помнишь, Елена Ивановна? Не забыла, значит?

– Как не помнить, Петр Николаевич? Как ты меня тогда, такую толстую, на руки поднял?

– Как говорится, своя ноша не тянет!

– Ох, и хитрован! Да только меня все равно не перехитришь. Если б я сама не захотела, ты бы ко мне и к мертвой не подошел, не то что к угоревшей.

– Значит, захотела?