И лихтер у них был теперь не тот большой, широкозадый, паровой, с кочегарами и матросами, а маленький, похожий на бумажный кораблик, и возили они не уголь на Диксон, а продукты из Южного порта в Северный. Основными «продуктами» были водка и вино, что несказанно радовало Степана: весь рейс даровая выпивка в рамках естественной убыли в соответствии с прейскурантом. И если первые два-три года с ними плавала матроска Вера с малолетним сыном Виталькой, то в год окончания Климом и Надей пятого класса пошли в навигацию одной семьей, чтобы получать «за недостающего», а вся его работа досталась Климу.
К двенадцати годам Клим перерос всех одноклассников, а Надя стала своими пышными формами напоминать Груньку. И голос у нее стал такой же неприятно высокий, «деревенский». Клим же больше молчал и на уроках отвечал тяжелыми фразами с длинными паузами, во время которых он думал. Особенно его манера ответов раздражала ботаничку Зинаиду – первую красавицу Речного, сменившую в поселке двух мужей, причем новый муж был младше предыдущего и самой Зинаиды.
Она просто выходила из себя: «Гордеев! Ты сам-то понял, что сказал?» И ставила ему в пример ответы зубрилки Надьки, а та и рада стараться: записалась в юннаты и мыла полы в «живом уголке». Получив в лучшем случае «тройку», Клим медленно садился и исподлобья взглядывал на ботаничку: подумаешь, цаца! Мама-Аня не хуже! И у нее глаза добрые! Ботаничка и это отмечала: «И не надо, Гордеев, смотреть на меня, будто я зверь какой!» И ему всегда хотелось спросить: «А змея – зверь или нет?», потому что в облике Зины было что-то змеиное.
В первый же месяц на лихтере он загорел дочерна, еще больше вытянулся, и, по выражению Нади, стал «тонким, звонким и прозрачным». Она сказала это, фыркнув, когда погрузка водки была закончена, Степан с проводником приступили к дегустации напитков, а они втроем, переодевшись в самодельные купальники (Аня с Надькой – из двух предметов, Клим – из одного), пошитые Аней из черного сатина, купались пониже мостков, переброшенных с берега на лихтер.
Клим только что вышел из воды и стоял перед ними, голый, не считая узких плавок, мокрый, и Аня, которая в купальнике и без обычной косынки на коротких прямых волосах казалась чуть ли не ровесницей Надьки, подняла на него глаза и сказала мягким голосом, так не похожим на визгливый Надькин:
– Клим у нас прямо… как спортсмен!
Тут-то Надя и сказала, какой он. Клим хотел возразить, что вовсе он не тонкий-звонкий, а сильный и взрослый, работает на учалке наравне с отцом, стоит за Аню ночные вахты, подтягивается на турнике, но, опустившись между ними на песок – справа белое рыхлое плечо сестры, слева Анино, крепкое, загорелое, гладкое, буркнул:
– Ты зато – нас с маманей перевесишь!
Аня лицемерно хохотнула:
– Я в ее годы еще толще была!
Надька вскочила на свои ножки-коротышки:
– Ага, значит, я толстая? А вы… вы… вы… – От возмущения она даже потеряла дар речи. – Вы прямо как эти… как полюбовники!
Выпалив это, она с шумом и брызгами бросилась в воду и поплыла некрасиво, по-собачьи, как плавало большинство виденных Климом на воде женщин. Клим и Аня смотрели на нее и неловко молчали, наконец Аня сказала, словно оправдываясь:
– А я никогда толстой не была. И загорала быстро, меня так и звали: Анька копченая. И нашу речку быстрее мальчишек переплывала. – Помолчав, ненатурально засмеялась: – В полюбовники вот записала!..
Искоса взглянула на него, но он не повернулся к ней и ничего не сказал, подумав, что, конечно, Надьке обидно, раз он ее не любит так, как Аню, но разве он виноват, что Аня лучше всех?
Аня, словно прочитав его мысли, поднялась и, будто красуясь перед ним, поправила лифчик, повязала белую косынку, а он увидел рыжие заросли ее подмышек и вдруг вспомнил Груньку…
– Пойду я, – сказала она, не глядя на него, – Степан уж там распсиховался, поди. А ты с Надькой уж как-то… Чтоб не болтала зря. – Двинувшись к мосткам, бросила через плечо: – Любит она тебя, вот и бесится.
То, что она назвала отца по имени, а на него старалась не глядеть, заставило Клима понять: что-то закончилось у них сегодня с Аней, он уже не ребенок, вон как Аня взглянула на него, когда он выходил из воды! Он пошел к Надьке и увидел, как радостно вспыхнули ее глаза…
Больше купаться вместе им в это лето не довелось: был долгий и длинный рейс, в котором сначала мучили жара и комары, потом попали в сильный ветер и шторм, а в Северном порту скопилась к их приходу очередь из более чем ста грузовых судов.
Степан с проводником, выпив всю норму, полагающуюся по естественной убыли винно-водочных изделий, занялись рыбалкой, забрасывая переметы прямо с кормы лихтера, и Аня замучилась чистить и жарить всех этих чиров и сигов.
Клим стоял все ночные вахты, только ночи на Севере как таковой не было, да и рейд не спал: словно автомашины по улицам и переулкам, сновали между лихтерами и самоходками рейдовые теплоходы и служебные катера, речники перекликались, даже не пользуясь рупором, а в тихую погоду ездили друг другу в гости на шлюпках.