Снег

Кадифе взяла его под руку, но пошла не на задний двор, а в магазинчик канцелярских товаров и долго выбирала ручку светло-синего цвета. Когда они вышли через заднюю дверь магазина «Сантехнические и электротехнические товары Эрсин» во внутренний дворик и направились к темному заднему входу в отель «Азия», Кадифе увидела, что ее отец побледнел.

Около черного хода было тихо. Отец с дочерью, сильно прижавшись друг к другу, подождали. За ними никто не следил. Через несколько шагов внутри стало так темно, что Кадифе только на ощупь смогла найти лестницу, ведущую в холл.

– Не отпускай мою руку, – сказал Тургут-бей.

Холл, высокие окна которого были закрыты плотными занавесками, был погружен в полутьму. Мертвенный свет, струившийся от бледной грязной лампы, горевшей на стойке, кое-как освещал лицо небритого и потрепанного портье. В темноте они заметили только одного-двух человек, которые прохаживались по холлу и спускались с лестницы. Большинство из этих теней были либо полицейскими в штатском, либо из тех, кто занимается «тайными» делами, вроде незаконного забоя скота, рубки леса и перевозки рабочих через границу. В отеле, где восемьдесят лет назад останавливались богатые русские торговцы, а позднее турки, приехавшие из Стамбула, чтобы торговать с Россией, и двойные английские агенты аристократического происхождения, которые засылали в Советский Союз через Армению шпионов, сейчас останавливались женщины, приехавшие из Украины и Грузии заниматься проституцией и челночной торговлей. Когда мужчины из окрестных деревень, которые сначала снимали номера этим женщинам, а потом в этих номерах жили с ними своего рода полусемейной жизнью, по вечерам на последнем микроавтобусе уезжали в свои деревни, женщины выходили из своих комнат и в темном баре отеля пили чай с коньяком. Поднимаясь по деревянной лестнице, когда-то покрытой красным ковром, Тургут-бей и Кадифе встретились с одной из этих светловолосых усталых женщин, и Тургут-бей прошептал дочери:

– «Гранд-отель» в Лозанне, где останавливался Исмет-паша[57], тоже был таким же космополитичным, – и вытащил из кармана свою ручку. – Я тоже, как Исмет-паша в Лозанне, подпишу обращение совершенно новой ручкой, – сказал он.

Кадифе не могла понять, для чего ее отец подолгу останавливается на лестничных пролетах – чтобы отдохнуть или чтобы задержаться. Перед дверью номера 307 Тургут-бей сказал:

– Мы сразу же подпишем и выйдем.

Внутри было так много народу, что в первый момент Кадифе решила, что они ошиблись дверью. Увидев, что у окна сидит Ладживерт и два молодых боевика-исламиста с недовольным лицом, она отвела отца туда и усадила. Несмотря на лампочку без абажура, горевшую на потолке, и лампу в форме рыбы на маленьком столике, комната была плохо освещена. В глазу этой рыбы, стоявшей на хвосте и державшей во рту лампочку, был спрятан микрофон.

Фазыл тоже был здесь; как только он увидел Кадифе, он встал, но не сел сразу же вместе с остальными, вставшими из уважения к Тургут-бею, и какое-то время смотрел изумленно, как зачарованный. Несколько человек в комнате решили, что он что-нибудь скажет, но Кадифе его даже не заметила. Все ее внимание было сосредоточено на напряженности, сразу же возникшей между Ладживертом и ее отцом.

Ладживерт был убежден в том, что если человек, в качестве курдского националиста подписывающий обращение, которое будет издано во «Франкфуртер рундшау», будет атеистом, это повлияет на европейцев. Но изящный молодой человек с бледным лицом, который поддавался убеждению с большим трудом, разошелся со своими товарищами по организации во мнении по поводу фраз, которые нужно было написать в обращении. А сейчас все трое напряженно ждали своей очереди выступить. После переворота этих молодых людей стало трудно найти, потому что эти организации, которые состояли из молодых озлобленных безработных курдов, восхищавшихся партизанами-соплеменниками в горах, а в качестве штаб-квартиры имели квартиру одного из своих членов, то и дело подвергались закрытию, а их руководителей постоянно арестовывали, избивали и пытали. Другой проблемой было то, что этих молодых людей борцы с гор обвиняли в том, что те бездельничают в теплых городских комнатах и договариваются с властями Турецкой Республики. Обвинения в том, что организация уже не может подготовить необходимое количество желающих стать партизанами, сильно подорвали моральное состояние нескольких ее членов, еще не успевших попасть в тюрьму.