Снег

Пока Фунда Эсер и Кадифе репетировали одну из сцен, Сунай, увидевший огонек сигареты Ка, подошел и сел рядом с ним.

– Это самые счастливые часы моей жизни, – сказал он. От него пахло ракы, но он вовсе не был пьяным. – Сколько бы мы ни репетировали, на сцене проявится именно то, что мы будем чувствовать в тот момент. А вообще у Кадифе талант к импровизации.

– Я принес ей сообщение от отца и амулет от сглаза, – сказал Ка. – Я могу где-нибудь в сторонке поговорить с ней?

– Мы заметили, что в какой-то момент ты избавился от своей охраны и исчез. Снега тают, железнодорожные пути вот-вот откроются. Но до этого мы покажем наш спектакль, – сказал Сунай. – Ладживерт, по крайней мере, в хорошем месте спрятался? – спросил он улыбнувшись.

– Я не знаю.

Сунай, сказав, что пришлет Кадифе, ушел и присоединился к репетиции на сцене. В тот же миг загорелись прожектора. Ка почувствовал сильное притяжение между тремя людьми на сцене. Ка напугало, что Кадифе со своим платком на голове столь быстро проникла внутрь этого замкнутого мира. Он почувствовал, что, если бы голова у нее была открытой, если бы она не носила один из этих отвратительных плащей, которые носят религиозные девушки, если бы она надела юбку, которая хоть немного открыла бы ее ноги, как у сестры, он чувствовал бы большую расположенность к Кадифе, и, когда она спустилась со сцены и села рядом с ним, в какой-то миг он понял, почему Ладживерт бросил Ипек и влюбился в нее.

– Кадифе, я видел Ладживерта. Его отпустили, и он кое-где спрятался. Он не хочет, чтобы ты сегодня вечером выходила на сцену и открывала голову. Он просил передать тебе письмо.

Кадифе, не скрываясь, открыла и прочитала письмо, которое протянул ей Ка из-под полы, чтобы не привлекать внимание Суная, так, словно давал списать на экзамене. Она прочитала еще раз и усмехнулась.

Потом Ка увидел в разгневанных глазах Кадифе слезы.

– И твой отец так думает, Кадифе. Насколько верно твое решение открыть голову, настолько же глупо будет, если ты сделаешь это сегодня вечером перед разъяренными студентами училища имамов-хатибов. Сунай опять будет всех провоцировать. Тебе совершенно не нужно находиться здесь сегодня вечером. Скажешь, что ты заболела.

– Нет необходимости искать предлог. Сунай, вообще-то, сказал, что, если хочу, я могу вернуться домой.

Ка осознал, что гнев и разочарование, которые он увидел в лице Кадифе, были намного глубже, чем у юной девушки, которой в самый последний момент не разрешают выступить в школьном спектакле.

– Ты останешься здесь, Кадифе?

– Я останусь здесь и буду играть.

– Ты знаешь, что это очень расстроит твоего отца?

– Дай мне амулет от сглаза, который он мне прислал.

– Я придумал амулет для того, чтобы иметь возможность поговорить с тобой.

– Должно быть, трудно шпионить на две стороны.

Ка с болью ощутил, что мысли девушки очень далеко. Он захотел притянуть Кадифе за плечи и обнять ее, но ничего не смог сделать.

– Ипек рассказала мне о своих прежних отношениях с Ладживертом, – сказал Ка.

Кадифе медленно взяла сигарету из пачки, которую достала беззвучно, и закурила.

– Я отдал ему твои сигареты и зажигалку, – сказал Ка неловко. Они немного помолчали. – Ты делаешь это потому, что очень любишь Ладживерта? Скажи мне, Кадифе, что тебя привлекает в нем?

Ка замолчал, потому что понял, он говорит впустую и чем больше говорит, тем больше тонет.

Фунда Эсер позвала Кадифе со сцены и сказала, что пришла ее очередь.

Кадифе, в слезах глядя на Ка, встала. В последний момент они обняли друг друга. Ка некоторое время смотрел на репетицию, ощущая присутствие и запах Кадифе, но мысли его были далеко; он не мог ничего понять. Он ощущал внутри себя пустоту, ревность и раскаяние, и это нарушало его уверенность в себе, путало его логику. Он отчасти мог понять, почему ему больно, но не мог понять, почему его боль такая разрушительная и сильная.

Почувствовав, что годы, которые он проведет с Ипек во Франкфурте (конечно же, если ему удастся поехать с ней во Франкфурт), будут омрачены этой гнетущей, мучительной болью, он выкурил сигарету. Его мысли были в беспорядке. Он пошел в туалет, где два дня назад они встретились с Неджипом, и вошел в ту же кабинку. Открыв окно наверху, он курил и смотрел на темное небо.

Сначала он не поверил, что подступает новое стихотворение. Это стихотворение, которое Ка счел утешением и надеждой, он, волнуясь, записал в зеленую тетрадь. Поняв, что то же разрушительное чувство все еще распространяется по всему его телу, он в беспокойстве вышел из Национального театра.