Снег

– Ты заблуждаешься! Даже если ты поверишь, нет никакого смысла верить в одиночку. Нужно, например, верить так, как верят бедняки, и быть одним из них. Только если ты будешь есть то же, что они, и жить как они, смеяться над тем, над чем смеются они, и сердиться на то, что сердит их, тогда ты поверишь в их Бога. Ты не сможешь верить в того же Аллаха, что и они, если будешь вести совсем другую жизнь. Аллах справедлив настолько, что знает – дело не в проблеме разума и веры, а в проблеме жизни в целом. Но это не то, о чем я сейчас спрашиваю. Через полчаса я выступлю по телевидению и обращусь к жителям Карса. Я хочу сообщить им благую весть. Я скажу им, что поймали убийцу директора педагогического института. Вполне вероятно, что этот же человек убил прежнего мэра. Я могу им сказать, что ты опознал этого человека сегодня утром? А затем по телевидению выступишь ты и все расскажешь.

– Но я же не смог никого опознать.

Сунай гневным движением, в котором не было ничего театрального, схватил Ка за руку, вытянул его из комнаты, провел по широкому коридору и втолкнул в белоснежную комнату, обращенную окнами во внутренний двор. Оказавшись в комнате, Ка испугался не того, что там было грязно, а того, что увидел много интимных вещей. Ему захотелось отвернуться. На веревке, натянутой между задвижкой на окне и гвоздем в стене, были развешаны чулки. В открытом чемодане у стены Ка увидел фен, перчатки, рубашки и такой большой бюстгальтер, какой могла носить только Фунда Эсер. Она сидела тут же, на стуле, перебирая предметы макияжа, помешивая что-то в миске, стоявшей на покрытом бумагой столе (Ка подумал: компот или суп?), и одновременно что-то читая.

– Мы здесь ради современного искусства… И неотделимы друг от друга, как ноготь с пальцем, – сказал Сунай, еще сильнее сжав руку Ка.

Ка, не понимая, что хочет сказать Сунай, терялся между театральной игрой и реальностью.

– Вратарь Вурал исчез, – сказала Фунда Эсер. – Утром вышел из дому и не вернулся.

– Где-нибудь надрался и заснул, – сказал Сунай.

– Где ему надраться? – ответила жена. – Все закрыто. На улицы выходить нельзя. Солдаты уже начали его искать. Я боюсь, как бы его не похитили.

– Дай бог, чтобы похитили, – сказал Сунай. – Сдерут с него шкуру, отрежут язык, отделаемся от него наконец.

Несмотря на всю циничность того, о чем они говорили, и того, как выглядели, Ка почувствовал в разговоре между супругами такой тонкий юмор и такое взаимопонимание, что у него появилось к ним уважение, смешанное с завистью. Столкнувшись в этот момент взглядом с Фундой Эсер, он, повинуясь порыву, поприветствовал ее, поклонившись до пола.

– Сударыня, вчера вы были чудесны, – сказал он театральным тоном, но с искренним восхищением.

– Ну что вы, сударь, – ответила Фунда Эсер с легким смущением. – В нашем театре мастерство принадлежит не актеру, а зрителю.

Она повернулась к мужу. Супруги быстро переговорили, как трудолюбивые король и королева, озабоченные государственными делами. Отчасти с изумлением, отчасти с восхищением Ка слушал, как они в мгновение ока договорились о том, какой костюм наденет Сунай, когда вскоре будет выступать по телевидению (штатскую одежду, военную форму или костюм?); уже подготовлен письменный текст его речи (часть написала Фунда Эсер); о доносе хозяина отеля «Шен Карс»[53], в котором они останавливались в прошлые приезды сюда, и о том, что он попросил защиты (он беспокоился из-за того, что военные то и дело заходили в его отель и устраивали обыски, поэтому сам донес на двух подозрительных молодых постояльцев); они прочитали послеобеденную программу передач телеканала «Серхат», написанную на пачке сигарет (в четвертый и пятый раз показать спектакль в Национальном театре, три раза повторить речь Суная, героические и приграничные народные песни, научно-популярный фильм, представляющий туристам красоты Карса, и турецкий фильм «Розовощекая»).

– Что будем делать с нашим запутавшимся поэтом, который мыслями в Европе, а сердцем с воинствующими студентами училища имамов-хатибов? – спросил Сунай.

– По его лицу видно, – сказала Фунда Эсер, улыбнувшись, – что он хороший парень. Он нам поможет.

– Но он проливает слезы из-за исламистов.

– Потому что он влюблен, – сказала Фунда Эсер. – Наш поэт слишком чувствителен в эти дни.

– А, наш поэт влюблен? – спросил Сунай с театральным жестом. – Только самые настоящие поэты во время восстания могут думать о любви.

– Он не настоящий поэт, он настоящий влюбленный, – сказала Фунда Эсер.

Безошибочно поиграв в эту игру еще какое-то время, супруги и разозлили Ка, и ошеломили. Потом они сидели друг против друга за большим столом в ателье и пили чай.