Снег Энцелада

— В мэрию сначала, а потом домой, все как полагается, можно подумать, не знаешь, — подмигнула Снаткина. — Сначала удмурт ей заехал, а потом Зинка удмурта заездила. Инфаркт, шлеп — и глаза повыскакивали. А Федьке, паскуде, велела в машину его пристроить, вроде сам по себе околел, котлетой подавился. Вот, Вадик, и думай.

Я машинально жевал крабовую палочку.

— Зинка любит такое, чтоб со смаком.

Снаткина вдруг поднялась со стула.

— А знаешь, почему бабка твоя отсюда не уехала?

— Нет…

— Она думала, что дед вернется. Вернется, а ее нет — так и разминутся. Вот всю жизнь и проторчала. Дура.

Снаткина удалилась.

Без Снаткиной дождь звучал громче, Снаткина своим присутствием глушила звук. Я сидел перед телевизорами и поглядывал в окно.

Зинаида Захаровна любит со смаком, я в этом не сомневался… Неосторожные воспоминания о приключениях с Зизи накатили с необычайной ясностью, и, чтобы их отогнать, я решил поработать над книгой, труд — лучшее лекарство.

В моей комнате было сыро, створки не вплотную прилегали к раме, и на подоконник натекло воды. Я сел в койку, дотянулся до ноутбука.

Поработать. Начать работу — и постепенно отступит, я делал так всегда, то есть раньше, и это всегда помогало, текст. Текст. Когда бабушка умирала, я писал «Пчелиный хлеб».

Я включил ноутбук, вставил флешку и создал файл. «Чагинск 2018.1». Открыл документ и написал сверху «Чагинск: город труда и надежды».

Локфик, в сущности, прост, но требует соблюдения определенных правил. Прежде всего уважения. Читатель ни в коем случае не должен почувствовать, что автор относится к нему столично, свысока, что он пытается объяснить непонятное или дерзает поучать, уместна лишь подлинная демократичность, подлинная заинтересованность в теме. Также автору следует отказаться от избыточного литературного мастерства, читатели с удовольствием опознают в авторе военного пенсионера, бывшего заместителя главного энергетика; видеть в сочинителе локфикшена автора, искушеннее доцента филфака, читателю не стоит. Старательная курсистская литературность, напротив, не возбраняется, чем квадратнее, фантастичнее и беспомощнее будут метафоры, тем скорее читатель поверит, что текст сочинял искренний провинциальный литератор, а не наемный профессиональный штукарь.

С кухонной философией стоит быть осмотрительнее, приветствуются классические греки, особенно Платон, ограниченно допустим Гегель, в умеренных количествах Лосев или Ильин. Ролан Барт и прочие кьеркегоры невозможны ни в коем случае, упоминание Дерриды или Маркузе непременно рассеет неплотную ткань достоверности. Попытки притянуть местную историю к истории всероссийской посредством цитирования Костомарова, Соловьева или пусть хоть Скрынникова одобряемы, это достойно. Равно как и обращение к мифу. Работа с мифом — хлеб локфикера, его задача — укоренять миф в повсеместности и приближать реальность к мифу. Опытный локфикер знает, что в любом, самом безнадежном Долгореченске неоднократно видели двухголовую белку, что в Липовке плели самые крепкие и ноские лапти, что Кологрив — столица отечественного сасквоча, а Чагинск — столица российской чаги. Испокон веку чага широко применялась в народной медицине, прежде всего как противоопухолевое средство и как эффективное снадобье от сучьего вымени. В наши дни интерес к чаге и ее производным растет с каждым днем, при Академии наук России основана лаборатория, изучающая чудодейственные свойства этого гриба. Китайская Народная Республика ежегодно экспортирует сотни тонн и планирует наращивать поставки с каждым годом. Поэтому районной и областной администрацией определена амбициозная задача — увеличить добычу чаги и наладить глубокую переработку продуктов из этого сырья. Производство бефунгина, фитотерапия и радоновые ванны могут стать триггером развития медицинского туризма региона. Чага, как и прочие грибы, поддается доместикации, ее можно культивировать промышленным способом, березовые рощи еще сохранились, поля затянуты мелким березняком, городская администрация рассматривает эти площади как будущие плантации…

Заскрипела заржавевшими за ночь петлями калитка. Я не мог услышать, это на другой стороне дома, но знал, что заскрипела; вышел на веранду, накинул на плечи вязаный половик и, сильно хромая, спустился по ступеням под дождь. Нога болела, как вчера, может, и сильнее. Во дворе стоял Роман в плаще и сапогах.

— Привет, — сказал я.

Роман меня приветствовать не стал, щека дернулась, отвернулся.

— Привет, Рома.

— Мы скоро уезжаем, — сказал он. — Сегодня в два. Я и Аглая.

— Куда?

— Сначала в Москву, потом не знаю.

— Хорошо. Это правильно. Уезжайте подальше, я сам завтра уезжаю. Обратно. У меня там фирма… все трещит, работать никто не хочет, а скоро выставка «Современное строительство»…

— Фотографию отдай, — неприветливо перебил Роман.

— Какую?

— Старую.

И уточнил:

— С арбузом, ту самую.

— Да, сейчас.

Я сходил за фотографией.

— На, — я протянул снимок Роману.

Он убедился, что та, спрятал в карман, замяв угол. Я надеялся, что все, но Роман успокоиться не мог.

— Это ведь ты, — сказал он. — Ты, Витенька, ты.