Снег и Сера

Как только весть о том, как поступает Асатесса с неугодными ей князьями, разлетелась по лагерю мятежников, все стали работать гораздо усерднее. Вокруг Палеса сплотилось кольцо сочувствующих, и видя, как князь отдаёт всего себя подготовке к решающей битве, другие также начали вести себя более ответственно. Не то, чтобы все князья являлись альтруистами, просто надежды на то, что Асатесса пожурит их и отпустит уже не было. Многие, кто раньше философски относился к предстоящей битве, полагая, что можно будет быстро переметнуться на сторону Повелительницы и тем самым даровать себе прощение, теперь очень отчётливо чувствовали на своей шее петлю мстительной и беспринципной хозяйки Серных гор. Со временем история про сыновей Палеса стала пестрить огромным количеством ярких деталей. Выяснялось, что Ашая по приказу сестры повесила невинных детей князя за руки, выпустила им кишки и подожгла их, наблюдая, как те корчатся. Причём такой вид казни был выбран именно Повелительницей. Вскоре открылось, что экзекуция происходила не где-то, а в самом дворце, и Асатесса наблюдала за агонией своих высокородных пленников, попивая вино и доедая завтрак в окружении огромного количества полуголых мужчин-слуг, которые удовлетворяли любое её извращённое желание и умерщвлялись на месте Повелительницей, если делали, что-то, что было ей не по нраву. Палесу не нравились эти россказни, к которым прилагал руку и сам Паратуз, но желание отомстить было гораздо сильнее, чем чувство правды, поэтому он держал язык за зубами и лишь многозначительно кивал, когда речь заходила о новых чудовищных порядках при дворе новой Повелительницы. Казначей же, поймав нужную волну, с трудом сдерживался, чтобы окончательно не завраться в распускаемых им слухах и не выдать себя, как главного источника сведений о Повелительнице. Иногда последние новости об Асатессе сообщал Паратузу Богатур. Самозванный наследник прошлого повелителя выпучив глаза вещал брату о новых подробностях жизни во дворце, а брат искренне удивлялся, открывая рот, качая головой и восклицая ругательства, при этом посмеиваясь в душе над легковерностью наследника престола. Хоть Богатур и далеко ушёл от того возвышенного барчука, которым он был раньше, всё же в душе он остался легковерным ребёнком, что очень нравилось Паратузу.

Организованная пропаганда дала свои плоды. Дело спорилось и вскоре уже никто не сомневался, что этой весной будет биться за саму жизнь в Серных горах, а не просто за возможность сменить одного никудышного Повелителя на другого.

В это утро один из посыльных доставил слово с дальних рубежей о взятии одного непокорного мятежникам селения и сборе с местных необходимого им добра. Паратуз внимательно выслушивал донесение, тогда как Богатур, не сильно разбирающийся в цифрах, задумчиво смотрел на брата, по его лицу догадываясь, хорошо это или плохо.

С улицы послышались звуки борьбы, которые стихли очень быстро, и в помещение вошёл высокий белокожий мужчина с соломенного цвета волосами и такой же бородкой, в красном плаще и широкополой шляпе. На мясистом носу мужчины красовались оранжевые очки, очень похожие на те, что когда-то хотел себе выменять Богатур, искренне преклоняясь перед всем что приходило в Серные горы с запада. Взгляды устремились на чужестранца. Самозванный наследник смотрел на того с неподдельным интересом, Паратуз — с раздражением, а гонец, обернувшись, просто приоткрыл от удивления рот.

— Простите, что так к вам врываюсь, но мне нужен Повелитель Серных гор Богатур, — сделал изящный пируэт незнакомец.

— Почему о вас не доложила стража? — прямо спросил Паратуз.

— Ко мне плохо относятся здесь из-за моего цвета кожи и волос, — с улыбкой проговорил чужестранец. — Поэтому они не хотели меня пускать, полагая, что я очередной оборванец, который хочет узаконить своё мародёрство этой зимой.

Казначей закатил глаза, его стража оставляла желать лучшего, «Пори, не пори — всё едино», пронеслось у него в голове. А вот Богатур наоборот заулыбался. Честность и простота с которой говорил этот чужестранец подкупала претендента на престол. Врываясь в стан вооружённых до зубов людей и говоря такие вещи, чужестранец ходил по крайне тонкому льду. Наследник престола задавался вопросом: «Дурак ли он, или наоборот — очень умный?».

— А ты не являешься очередным оборванцем, которого нам стоило бы побить и вышвырнуть отсюда? — задал вопрос Паратуз.

— Безусловно нет, — всё также ослепительной улыбаясь, проговорил чужестранец.

— Так кто же ты?

— Я — Нибрас, мастер клинка, лучший в своём роде, — поклонился он.

— И как же ты мог бы послужить восстанию? — Паратуз испытующе смотрел на собеседника.

— Мой клинок разит без промаха, и на передовой я могу заставить пожалеть многих ваших врагов, что выступили против вас. Я могу быть и тенью в ночи, перерезая глотки неугодным или неудобным вам людям. Я могу научить вас и ваших солдат сражаться так, как это делают короли и мореплаватели Запада, — окончив, Нибрас снова картинно поклонился.

Казначей тяжело вздохнул.

— Что хочешь за службу?