Снег на кедрах

Исмаил давно знал Хисао. Еще восьмилетним мальчишкой он видел, как японец, налегая на плуг, брел за белой, с круглой спиной тягловой лошадью, а за поясом у него висел нож, чтобы обрубать плети низкорослого клена. Пока Имада расчищали недавно купленную землю, все семейство ютилось в двух парусиновых палатках. Воду они набирали из ручья, а грелись у костра, который поддерживали дети, девочки в резиновых сапогах, среди которых была и Хацуэ, таскавшие к огню горсти мелких веточек на растопку и большие сучья. Хисао был жилистым и худощавым; он работал упорно, ни на секунду не останавливаясь. На нем тогда была майка, которая вместе с остро наточенным ножом за поясом придавала японцу вид пирата; о пиратах Исмаил читал в книжке с картинками, принесенной отцом из публичной библиотеки. Но то было больше двадцати лет назад, а сейчас, когда Исмаил подошел к японцу, то увидел совсем другого человека — маленького и беспомощного, закоченевшего от холода и тщетно размахивающего лопатой под высокими деревьями, которые, того и гляди, повалятся.

Не укрылось от взгляда Исмаила и кое-что еще. С другой стороны машины, не разгибаясь, работала лопатой Хацуэ. Она раскапывала снег до черной земли и бросала землю под колеса машины.

Через четверть часа они втроем шли к его «крайслеру». Шина на заднем колесе «виллиса» оказалась проколота упавшей веткой; ветка все еще торчала между поперечных балок моста. Заднюю часть выхлопной трубы тоже повредило. Машина была совершенно выведена из строя, Исмаил видел это, но Хисао не сразу согласился с ним, пытаясь лопатой помочь обреченной машине. Исмаил минут десять помогал ему, после чего предложил старику пересесть в «крайслер». Еще через пять минут Хисао поддался настойчивым уговорам Исмаила, смирившись с неизбежным. Он открыл дверцу машины, положил в салон лопату и вытащил пакет с продуктами и канистру с керосином. Хацуэ продолжала молча копать со своей стороны, бросая землю под колеса.

Наконец старик обошел «виллис» и сказал дочери что-то по-японски. Она перестала копать и вышла на дорогу; тогда Исмаилу удалось как следует разглядеть ее. Он говорил с Хацуэ всего за день до этого, утром, на втором этаже суда, где она сидела на скамейке спиной к сводчатому окну как раз напротив кабинета юридического советника. Ее волосы были собраны в низкий пучок, такой же, как и сейчас. Она четыре раза повторила ему, чтобы он уходил.

— Привет, Хацуэ, — поздоровался Исмаил. — Я бы мог подбросить тебя с отцом до дома.

— Отец говорит, что согласен, — ответила Хацуэ. — И благодарит за помощь.

Они втроем пошли вниз по склону к «крайслеру»; Хацуэ шла за Исмаилом и отцом, неся с собой лопату. Когда они уже проехали порядочное расстояние, пробираясь через снег вдоль залива, Хисао, с трудом говоря по-английски, рассказал, что дочь на время судебного процесса перебралась к нему, так что Исмаил может высадить их у его дома. Потом старик рассказал, как прямо перед машиной упала ветка; чтобы не наехать на нее, он нажал на педаль газа. «Виллис» затормозил как раз над веткой и угодил колесом в канаву.

Исмаил вел машину и, слушая, вежливо кивал: «ясно… да, конечно… понимаю…»; только раз он осмелился глянуть в прямоугольник зеркала заднего обзора на Хацуэ, задержав взгляд на целых две секунды. Он увидел, что она изо всех сил делает вид, будто ей интересно смотреть на пейзаж за стеклом, будто зрелище бурана целиком захватило ее. Исмаил заметил, что ее черные волосы намокли от снега так, что хоть выжимай. Две пряди выбились из безупречной прически и прилипли к замерзшей щеке.

— Да уж, натерпелись вы от этого бурана, — посочувствовал Исмаил. — И все же… снег такой красивый! Ведь правда? А как красиво опускаются снежинки!

Еловые лапы пригибались под тяжестью снега, снег лежал толстым слоем на оградах и почтовых ящиках, дорогу, по которой они ехали, тоже всю замело, и нигде не было видно ни единой живой души. Хисао согласился с Исмаилом, закивав, что «да, очень, очень красиво». Как раз в этот момент его дочь резко повернула голову; их с Исмаилом взгляды встретились в зеркале. Исмаил узнал тот непонятный взгляд, который она бросила на него тогда, в суде, когда он пытался поговорить с ней перед началом слушаний. Исмаил и сейчас не понимал, что скрывает в себе ее взгляд — упрек, печаль, глухую боль или все сразу. А может, даже разочарование.