Снег на ладони

Колдуны, чтоб нагадить ученым
и познанье прикрыть навсегда,
перепутали белое с черным,
и пошла по планете беда...

...Только мысли я черным подкрашу,
но секунда – и радужный дым!
...Бабка пряла двухцветную пряжу,
а клубок получился один.

По-разбойному тьма отсвистала,
белый день воевать не зовет...
Дня не стало, и ночи не стало:
будто вечер, и будто восход...

Древний филин покинул обитель,
не дождавшись полночной поры...
И фотограф плюет в Проявитель,
матерном сотрясая миры...

Он хотел черно-белую тетю,
а она не пришла, но зато
вместо тети на сереньком фоте
вышел черт – в сапогах и манто.

Стало серым, что хлебом зовется...
Рожь с пшеницей, извольте дружить!.
Хоть без белого плохо живется,
но без черного – можно прожить!

А без тьмы – и разбойник несмелый..
А без дня – не накинется зной!..
И целуются черный и белый,
пьют вино из баклажки одной.

Колдуны! Симпатичные дяди!..
Вас, наивных, мне жалко до слез...
Вы кому-то хотели нагадить,
а решили всемирный вопрос!

Гойя

I

В квартире по улице Мопра[3]
горит голубая свеча...
Там теща, тугая, как кобра,
домой заманила врача.

Глядят, колыхаясь, как тени, –
а зять – живописец младой,
в толпе искрометных видений
бредет, как последний святой.

Он, бритвочкой кисть обрезая,
нетвердою водит рукой...
О, мысли, сознанье КРОМСАЙЯ,
толкайтесь в мой череп тугой!..

СБЕГАЙЯ с кистей на рогожу,
кармин, ОЖИВАЙЯ, цвети!..
О муза, о страстная, боже,
ПОДАЙЯ мне силы в пути!..

Ты, душу мою БЕСПОКОЙЯ,
веди моей твердой РУКОЙЯ,
пусть мысли плывут ДАЛЕКОЙЯ!.

...Диагноз; влияние Гойя.

II

Стоит мужик
среди веков,
А кем служил? А кто таков?

Он и богов,
и дураков
лишал покоя, как оков.

А с башмаков его
пыльца –
для пудры властного лица.

Он подлеца
и короля
пушил, да так, что о ля-ля!

Он королев
держал в плену,
хотя не тронул ни одну.

Он брал за горло
цвет и свет,
ему сам демон был сосед...

III

Так и не пойму –
кто он такой...
Шорох звезд,
а может, звон металла...

Только мне без Гойя
был покой,
только с ним –
покоя мне не стало.

Идеи дикие глотаю...

* * *

Идеи дикие глотаю,
читаю Брэма и Дидро...
Всю ночь сижу, изобретаю
тарелку, ложку и ведро...
Мне Джемс Уатт – прямой начальник,
весь мир – не больше, чем товар...
Я изобрел утюг и чайник,
велосипед и самовар...

Я луч звезды разбил на звенья,
открыл породу новых рыб.
В пределах музыки и пенья
я изобрел тележный скрип.

Я с неба звезды не хватаю,
но плещет творческий экстаз...
и я опять изобретаю
топор, пилу и унитаз...

Я – исключенье всяких правил,
с мировоззрением кривым...
Мой мозг трагично неисправен,
и уж ничем не исправим.

Ипохондрия