Снег над барханами

Мютц построил отряд, раздал команды, и они выдвинулись в юго-восточном направлении. Нужно срочно выйти из пустыни, добраться до райцентра, навести там шороху, захватить транспорт и уже на колесах достичь важных стратегических объектов коммунистической Азии. Автомашины могли быть в этом бедном регионе только в городишке Тамдыбулак, помеченном на карте малюсеньким сереньким пятнышком. Другого способа быстро и без потерь достичь ж/д ветки, мостов и центров сельского хозяйства Мютц не видел. Не на верблюдах же тащиться сутки напролет в ожидании пограничников или заградотряда НКВД!

Мютц повел группу, доверившись опыту лукавого, с каким-то нехорошим, ехидным прищуром проводника, карте и своему разуму. Он очень надеялся, что их десант никто не видел, а рейд по безлюдной пустынной местности окажется незамеченным и успешным. Эсэсовец-католик на миг остановился, перекрестился, равнодушно посмотрел на кружащего над ними орла и вместе со своими бойцами продолжил загребать ботинками прохладный пока песок. Начиналось утро 1 мая 1944 года.

Глава 7

Окрестности Кызылкудука, Узбекская ССР, 1 мая 1944 г.

— Значит, говоришь, вот тут площадь зыбучих песков, а вот здесь термитники? — Синцов водил по карте пальцем, периодически смахивая с листа бумаги песок. — Между ними русло высохшей реки, а примерно вот здесь гранитные останцы?

— Все верно, Коля-ака. А на юг, однако, солончак нехороший. Земля там сухой-сухой. Внизу мокрый. Соленый, — Агинбек следил за пальцем офицера и, пользуясь остановкой, раскуривал трубку. — Аул совсем рядом. Надо пугать шайтан. Плен брать шайтан. Зиндан бросать шайтан. И аул водить другой шайтан.

— Я согласен, что нужно бы взять пленных, хотя бы пару. Правда, спрятать их некуда, свои же освободят. Но… Какой зиндан, отец? В ауле нет зинданов, разве что старый пересохший кяриз у Алишера.

— Совсем глупый сейчас, офицера! В песках зиндан. Там, — аксакал махнул рукой на запад. — Моя показать делать зиндан. Шайтан больно не нравится зиндан. Хороший зиндан придумать Агинбек.

— О-о! Старик, все никак не могу привыкнуть к твоим загадкам и юмору. — Николай через защитную повязку почесал потную щетину на щеках, засунул карту в планшет, убрал его в сидор за спину. — Мы больше часа блуждаем по барханам, когда, наконец, будем брать фрицев?

— Терпи мал-мало, Коля-ака. Совсем мал-мало осталось ждать.

Они вновь продолжили путь, но уже через четверть часа мираб сделал знак остановиться среди каменистых выходов в небольшом распадке, слез с ишака и, пригнувшись, выглянул из-за невысокой скалы. Минуту он наблюдал за чем-то. На вопрос лейтенанта, нужен ли ему бинокль, старик отмахнулся. Синцов терпеливо ждал, поглаживая холку ишака и переминаясь с ноги на ногу. Икры гудели от постоянного напряжения, стопы ломило, пот пропитал штаны на ягодицах и всю гимнастерку, включая рукава. Но менять ее на свежую, выданную вчера Делягиным, он, конечно, не стал.

Агинбек отступил от скалы, погладил бородку, снизу вверх посмотрел на напарника:

— Коля-ака готов?

— К чему?.. А-а, конечно, готов! Ты их засек?

— Ага. Скоро здесь будут, однако. Но мы их водить русло. Плохим дорога. Ты готов, офицера?

— Так точно, товарищ Агинбек-ака!

— А голова твой готова?

— Отец, все нормально. Я смогу.

— Много шайтан. Нас мало. Не можно бояться. Нужно быть сильным и храбрым.

— Да знаю я! Ну-у? — Синцов просто изнывал от жары и горел от возбуждения.

Аксакал хитро улыбнулся, подошел к ишаку, что-то стал говорить ему прямо в верткое ухо. Тот замер и, казалось, понимал слова хозяина. Потом мираб разгрузил животное, стянув с него баулы и тюки, зачем-то нежно погладил винтовку, взял за уздечку ишака.

— Коля-ака, пора война делать.

— Слушаюсь, отец! Пошли бить гадов фашистских!

Синцов снова и снова удивлялся многогранным способностям мираба, не только его зоркому оку, отличному слуху и острому уму, но и навыкам подготовки к бою: рекогносцировке местности, выбору лежки, планированию запасных вариантов развития событий. Старик мало советовался с офицером, больше полагаясь на себя и свой опыт, сноровисто метался взад-вперед, в стороны, читал следы, трогал ветки саксаула, поглядывал на солнце, упорно забирающееся на небесный пьедестал. И даже нюхал воздух, уже ставший горячим. На манер индейца-следопыта Чингачгука, о котором лейтенант читал в юности.

И в то же время Николай ощущал некое неудобство, свою малозначительность в контроперации против явившегося с неба противника. Ему уже не терпелось пострелять, положить пару-тройку врагов, остальных взять в плен. Доказать всем: капитану Делягину, начальству в округе, наркому в Москве, Даше, что он достоин высокого звания офицера госбезопасности, заслуживает реабилитации, теплого приветливого взгляда, наград и почестей. Он не стремился к этому, но, как любой офицер, мечтал о продвижении по службе и славе.

Поэтому, когда лейтенант услышал шепот аксакала, то встрепенулся и вновь схватился за «маузер», вопросительно глядя на мираба.