Снег, уходящий вверх…

Утром Серегу привезли из морга и намечалось перевезти гроб с телом из Иркутска в Большие Коты. Он так любил это место, деревеньку эту при жизни, что не хотел даже после смерти разлучаться с ней.

Ближе к полудню случился ливень.

В доме по-прежнему было тихо, безжизненно. Казалось, что там никого нет.

Мы – семь парней – втиснулись в «запорожец», надеясь, что ливень внезапный, недолог. Но, скорее всего, потому, что любому из нас тягостно было войти в этот «пустой», «мертвый» дом.

Откуда-то появилась бутылка водки и апельсин. Апельсин достался мне, за рулем я не пью.

Стакана не нашлось, и ребята пили из горлышка. Говорили почему-то вполголоса.

Дождь шуршал, стекая по стеклам, ударяя по крыше. Булькала водка.

– За Серегу. – Буль, буль, буль…

Пауза. Слова. И снова – буль, буль, буль…

В машине было тепло и уютно. Нам всем было очень тесно и очень хорошо. Ведь мы так давно не собирались вместе. Стекла в машине от нашего дыхания запотели, и мы оказались как будто отрезанными от всего остального мира.

Водка пилась. Разговор расходился. Говорили уже не вполголоса.

– Как же все-таки это случилось? Ведь он так понимал Байкал.

– Серега совершил как минимум четыре ошибки, несмотря на весь свой опыт: первая – нельзя было выходить в море в такую погоду. Это основная ошибка. Из нее вытекают уже остальные. Нельзя было натягивать тент. При натянутом тенте теряется ощущение пространства, а если еще и стекло отпотеет, то вообще ничего не видно, как сейчас в машине, будто туман кто приклеил с обратной стороны, как мокрую вату. Третья – у него был слишком мощный мотор, и он не всегда сбрасывал обороты, а это при таком вале очень опасно, так как разворачивает лодку боком к волне и норовит опрокинуть. Четвертая – нельзя брать с собой попутчика, если рискуешь и сам.

Я только тогда и узнал, что с Серегой был еще кто-то.

Появилась вторая бутылка водки.

– …Когда мы их нашли, парня вообще замыло на берегу мелкой галькой. Одна спина только виднелась и кисть руки, а лицо, как подушка, разбухло. Куски тента лежали рядом, изодранные так, будто их сто лет жулькало о скалы…

– …В такую волну идешь – ощущение, как в водяном колодце. Вода кругом. Сверху только кусочек неба…

– …Сереге-то еще повезло – его не похлестало сильно. И руки у него были вдоль тела. Видимо, он сам выбрался на берег. Если бы не скала, наверное, смог бы еще проползти несколько метров.

– Может, сердце остановилось от переохлаждения?

– Да нет, экспертиза показала, что «смерть наступила в результате заполнения легких водой».

– …И одновременно любопытство какое-то и затаенная радость, что не тебя сейчас привезли из морга…

Я подумал, что смерть приносит не только горе, но и, по-видимому, какое-то обновление.

Я смотрел на ребят. Слушал их. И чувствовал, что и нас самих, и мысли наши как будто кто-то поскоблил и облагородил. И в то же время видел, что не только у меня, но и у большинства здесь сидящих проклевывается, как росточек сквозь асфальт, непонятная тихая, скорбная радость.

В машине стало как будто просторнее и уютнее.

Дождь кончился внезапно. Парило. Пар поднимался от травы, от машины, от крыш.

Из дома на нетвердых ногах вышел какой-то улыбающийся – при ближайшем рассмотрении хмельной – человек и пригласил в дом всех, кто поедет «сопроводить тело в последнюю обитель».

Ребята отклеивались друг от друга, вытискивались из машины, шли к дому, сбивая влагу с травы. И там, где они проходили, она начинала сочиться яркой зеленью и распрямлялась, а рядом – стояла седая, от влаги, и капли алмазно блестели на ней.

Вышедший из дома мужичок понес на вытянутых над головой руках крышку гроба. Он как будто прикрывался ею от уже прошедшего дождя.

– Ну вот и крышка… – сказал мой товарищ, с которым мы остались вдвоем в машине. Ему в тот день нужно было улетать во Владивосток, и он тоже не присутствовал на похоронах.

Мы поехали по затопленным ливнем иркутским улицам.

Возле бывшего Знаменского монастыря, расположенного на берегу Ангары, на асфальтированной стоянке, мокро черневшей возле ослепительно-белой стены, огораживающей собор, стояло несколько «потных», блестящих стеклами на солнце автобусов «Интурист».

Я остановил машину на стоянке.