Ахмеров не мог ослушаться приказа, хотя понимал внутриполитическую обстановку на Родине.
Как потом напишет продолжатель начатого дела Ахмерова генерал-лейтенант Виталий Григорьевич Павлов, ставший в последующем заместителем начальника ПГУ КГБ СССР:
На связи у Ахмерова в США была агентура, состоящая, как правило, из убежденных антифашистов, которые видели в сотрудничестве с советской разведкой наиболее эффективный путь борьбы с коричневой опасностью. Кроме того, давая согласие на свое сотрудничество с советской разведкой, как правило, янки выдвигали обязательное условие: не делать ничего такого, что могло нанести ущерб интересам или безопасности их родине — Америке.
Многие агенты-американцы после победы над фашистской Германией и милитаристской Японией сразу прекратили контакт с нами. Но некоторые из них с началом холодной войны по собственной инициативе возобновили связь.
Среди агентов Ахмерова не оказалось таких, кто захотел бы прервать сотрудничество с советской разведкой. Сказалось сильное влияние резидента как высокоинтеллектуальной личности — своеобразного магнита. Он всегда относился к своим негласным помощникам с глубоким уважением, ничем не ущемлял их человеческое достоинство и чувство местного патриотизма.
Жестокие «чистки», сопровождаемые «сладостью мщенья» своим предшественникам центрального аппарата НКВД, особенно его зарубежных структур, проводившиеся в 1937–1939 годах наркомами Ежовым и Берией, многих тогда отпугивали от этой важной и опасной работы. Они привели к тому, что в ИНО из примерно 100 сотрудников осталось всего десятка два. Некоторые направления были совершенно оголены.
Однажды мартовским вечером 1 937 года, как вспоминал Александр Орлов, Ежов созвал совещание своих заместителей, занимающих эти должности во время Ягоды, а также начальников основных управлений центрального аппарата НКВД. Он сообщил, что по распоряжению ЦК ВКП(б) каждому из них поручается выехать в определенную область для проверки политической надежности руководства соответствующих обкомов партии.
Ежов снабдил их подробными инструкциями, раздал мандаты на бланках ЦК партии и приказал срочно отбыть к местам назначения. Только четыре руководителя управлений НКВД не получили таких заданий. Это были начальник ИНО Слуцкий, начальник погранвойск Фриновский, начальник личной охраны Сталина Паукер и руководитель Московского областного управления НКВД Реденс, женатый на свояченице Сталина Аллилуевой.
На следующее утро все получившие мандаты отбыли из Москвы. Места назначения, указанного в этих мандатах, никто из них не достиг, — все были тайно высажены из вагонов на первой же подмосковной станции и на машинах доставлены в одну из тюрем НКВД. Через два дня Ежов проделал тот же самый трюк с заместителями «уехавших». Им перед отъездом сообщили, что они направляются для участия в выполнении того же задания.
Прошло несколько недель, прежде чем сотрудники Лубянки узнали о безвозвратном исчезновении начальства. За этот срок Ежов сменил в НКВД охрану, а также всех командиров в частях НКВД, размещенных на территории Москвы и Подмосковья. Среди вновь назначенных командиров оказалось множество грузин, присланных из Закавказского УНКВД. Уже тогда на кадровую политику в органах госбезопасности оказывалось влияние Берии.
Опасаясь со стороны сотрудников НКВД безрассудных действий, продиктованных отчаянием, Ежов практически забаррикадировался в отдаленном крыле здания на Лубянке и окружил себя мощным контингентом личной охраны. Каждый, кто хотел попасть в его кабинет, должен был сначала подняться на лифте на пятый этаж и пройти длинными коридорами до определенной лестничной площадки. Затем спуститься по лестнице на первый этаж, опять пройти по коридору к вспомогательному лифту, который и доставлял его в приемную Ежова, расположенную на третьем этаже.
В этом лабиринте посетителю неоднократно преграждали путь охранники, проверявшие документы у любого человека, будь то сотрудник НКВД или посторонний, имеющий какое-либо дело к Ежову.