Снег в июле

Тут появился мой рыцарь — Алешка Кусачкин. Рыцарь в желтом шлеме — защитная каска с надписью: «СУ-112» (то есть строительное управление № 112), из-под каски — длинные пыльные локоны, в порыжевшей черной спецовке. Смешной, смешной! Как все рыцари, он сразу и безоговорочно влюбился. Но правда, я была его второй любовью, первой была — стройка, вернее, монтаж. Алешка был бригадиром. Сначала он делал неуклюжие попытки своей лихостью на монтаже покорить мое сердце: ходил запросто на высоте пятьдесят — шестьдесят метров по балочке шириной десять сантиметров и все поглядывал на меня — как? Недельки через две, посчитав, очевидно, что подготовительный период закончен, Алешка перешел к прямой атаке и, конечно, погорел.

Но что я тогда заметила, что я заметила! Мой прораб Петр Иванович вроде приревновал меня. Потом появился еще один поклонник — наш новый начальник СУ Игорь Николаевич Важин.

О-о! Рост сто девяносто, плечи широченные, молодой, решительный, профиль так и просится на медаль. Куда нашему серенькому сухарю Петру Ивановичу! Образовался эдакий четырехугольник: Важин, Петр Иванович, Алешка и я.

К тому времени я уже перешла на монтаж. Случилось это в результате «несчастного случая» — водитель Абрашков «наехал» мне на ногу. Кладовщица Маша, которая тоже участвовала в этом мероприятии, доложила Петру Ивановичу. Он выскочил из прорабской, лицо белое, губы трясутся. Тогда я подумала, что он просто испугался ответственности: ведь за несчастный случай строго спрашивают.

Монтаж! Если говорить честно, на стройку я пошла из любопытства. Что это за работа такая, которой все выпускники боятся?! Что это за работа, на которую женщины-инженеры вообще не идут. Почему?.. Но вдруг полюбилась стройка. Особенно вечером… Вот рядом шумит город, правильно было бы сказать — гудит. Ибо шум многих машин, говор людей, постукивание трамвайных колес на рельсах — все это сливается. А площадка тихая-тихая, вся залита белым светом прожекторов. Бесшумно ходит кран: остановился, клюнул стрелой, и вот уже вверх пошла панель, плоская и невесомая. Ночью Москва затихает, темнеют окна. И тогда несколько монтажников, кран, свет прожекторов, вся площадка кажутся необычными, словно из другого мира.

И вдруг я заметила «пятна на солнце»; мой такой дотошный, такой скрупулезный и правильный прораб строит, в общем, плохо. Как говорят, нарушает технические условия. Мы поспорили… Да, мы по-спо-ри-ли. Почему-то я посчитала его трусом. Это было так мучительно приятно — разрушить образ, который создавался помимо моей воли. Да ведь подумать только, серенький, сухонький, невзрачный, и еще трус. А рядом Важин, настоящий мужчина! Да-а, на-сто-я-щий муж-чи-на! Потом все завертелось, закрутилось, за-кру-ти-лось!..

А не пора ли, товарищ прораб Нина Петровна, как называл меня когда-то Алешка, вставать? А?.. Ну почему?! Ведь воскресенье, еще полежу.

Как это мы тогда расположились у начальника главка? В начале длинного стола, конечно, Сергей Сергеевич, начальник главка; по правую его руку… Кто?.. Летчик? Нет, летчик сидел слева, справа — управляющий. Потом… потом Важин, а напротив Петр Иванович. В конце стола — я и Алешка. Еще сидели люди, но ясно помнится наш четырехугольник: Важин, Петр Иванович, Алешка и я.

Летчик жаловался. Он получил квартиру в доме, который строил Петр Иванович. Жить в квартире трудно — большая звукопроводность. Управляющий трестом и Важин отбивались, Петр Иванович молчал. «Что же ты, трусишка, молчишь?» Я смотрела пристально на него. «Чего же ты молчишь?» Под глазами у него тени. Старик, сущий старик! Да еще трус к тому же…

И вдруг, когда Важин уже отбился, летчик вроде уразумел, что стены квартир и должны быть звукопроводны, что виноваты все: и проектировщики, и заводы, изготавливающие конструкции, и даже транспортники виноваты, а строители чуть ли не святые, — Петр Иванович попросил слова. Сказал, что ходил в дома, которые строил, и убедился, что виноват только он один.

В кабинете словно бомба разорвалась. Первым оправился управляющий, пристально глядя на Петра Ивановича, он гневно спросил, отдает ли прораб себе отчет о последствиях такого признания.

«Да», — тихо ответил Петр Иванович.

Ведь в первую очередь за все отвечать будет прораб, кричал управляющий.

«И это мне ясно», — ответил Петр Иванович.

Помнится, Важин начал выкручиваться. Хитро, умно, но не очень достойно. Что-то в защиту Петра Ивановича говорил Алешка, кажется, что «Петр Ива — прораб хоть куда»…

Это была моя последняя встреча с Петром Ивановичем. Через два дня с этой стройки я ушла.

Вставать не хочется. Встать — это значит действовать, решать. А что я могу решить, что?!