Снег в июле

Тогда он нажал пуговку звонка. Дверь открылась — перед нами стоял очень пожилой человек.

— Вы к нам?

— Да. Мы… — начал было мой спутник.

— Проходите! — приветливо сказал старик. — Будем рады. Когда достигаешь определенного возраста, знакомые куда-то исчезают. Вдруг замечаешь, что остался один… — Он пропустил нас в большую комнату и добавил: — С женой.

Он представил нас жене, которая, сидя в кресле, что-то шила.

— Михаил Семенович, яблоки в серванте, — сказала она и извинилась, что не встает: ей трудно подниматься — ревматизм.

Михаил Семенович поставил на стол яблоки, тарелочки, положил ножи и только тогда, улыбаясь, спросил:

— Чем обязаны столь приятному визиту?

— Мы строители. Хотели посмотреть, как отделана ваша квартира, — сказал мой спутник.

— Строители? — переспросила старушка. — Ах, строители! — Она пробовала подняться. — Миша, помоги же мне!

Хозяин заботливо помог ей, они вышли из комнаты. Несколько минут мы сидели молча, никто не появлялся.

— Да! — протянул мой спутник. — Может быть, сами посмотрим?

Но я уже все увидела: большие пузыри вздувшегося линолеума на полу, безвкусные зеленые обои, серые пятна на потолке. Подошла к балконной двери, но открыть не смогла: ручка безжизненно висела на одном шурупе.

Мы побыли еще немного в надежде, что придут хозяева.

— Пойдемте? — несколько смущенно предложил мне спутник.

В передней он громко сказал:

— Мы уходим!

Ни звука. Мы вышли на площадку.

— Может, заглянем в другую квартиру? — спросила я.

— Нет, не нужно. — Завлабораторией (или начальник технического отдела) вызвал лифт. Мы спустились вниз.

На улице нас встретили вопросами:

— Ну как?.. Ну как?.. Хорошо?

Я молчала.

Мы пробыли в Минске еще несколько дней. Посетили стройку. Тут с нами ходил молодой высокий прораб Винин. На зеленой доске мелом были выписаны показатели выполнения норм: 112 %, 119 %, 123 %. Монтаж действительно шел быстро. Во время обеденного перерыва нас познакомили с бригадиром монтажников. Он, чуть насмешливо поглядывая на нас, отвечал на вопросы. В уверенных его ответах, в усмешке чувствовалось, что бригадир знает свое дело и совсем не робеет перед столичными строителями. Но, глядя в окошко на зеленую доску показателей, я все время видела несуразные обои, пузыри на полу… и двух стариков, которые не пожелали разговаривать со строителями.

Перед отъездом я позвонила в три места: на домостроительный комбинат, в райисполком и жэк. Нет, жалоб новоселов из квартиры № 30, которую мы посетили, не поступило.

Жалоб не было! Это, может быть, было обиднее всего. Чего, мол, жаловаться, наверное, рассудили Михаил Семенович и его жена, ведь так теперь всюду строят.

Вернувшись в Москву, я стала присматриваться к отделочным работам. Если говорить честно, на прорабов-отделочников я всегда смотрела свысока. Маляры! Пришли, кистями помазали, краскопультом побрызгали, и до свиданьица. То ли дело монтаж! Краны, большие панели, сварка, высота — настоящая индустрия.

Кажется, через неделю после приезда из Минска ко мне и зашел прораб по отделочным работам Кудреватый, молодой человек, чистенький, с аккуратной улыбкой. В разговоре он часто применял уменьшительные слова и всем был так доволен: своей работенкой, погодкой, всей Вселенной (правда, все же была одна неприятность: слово «Вселенная» нельзя было употребить в уменьшительной форме. Ведь не скажешь — «Вселенка» или «Вселеночка»).

Кудреватый аккуратно постелил газету на табуретку, сел и ласково сказал:

— Вот, Нина Петровна, завизируйте, пожалуйста, процентовочку. Знаете, вчера мы сдали домик в эксплуатацию. Вас почему-то не было. На госкомиссии все были довольны и вашим монтажом, и отделкой! А в обои все влюбились. Санврач ручками всплеснула: «Какие цветочки!»

Он был мне неприятен. Почему он всегда доволен?! Я понимала, что, может быть, не права, что, может, у него такая натура, характер, но ничего с собой не могла поделать.

— Довольны монтажом? — язвительно переспросила я. — А как комиссия могла увидеть монтаж?

— Ну, Ни-ноч-ка Петровна, — протянул он, сложив губы трубочкой. — Ну как же!

— Что как же? Ведь ваши обойчики с цветочками все закрыли. Как выполнен монтажик, не видно!

Он примирительно рассмеялся.

— Ну, не нужно так, Нина Петровна. Приняли… — Тут он остановился, сказать «домик» побоялся. — Приняли дом на «хорошо». Вот мы с вами поработали, Нина Петровна! И мы довольны, и комиссия…

— А скажите, Кудреватый, жильцы тоже будут довольны?

— Жильцы? — удивился он. — Ведь дом… дом принимает комиссия. — Потом спохватился: — Ну конечно, и жильцы будут довольны. Ведь оценка «хорошо».

— Ладно, с вами не договоришься. Давайте процентовку. — Я подписала ее.

— Вот и хорошо-о-о! — Он потянул к себе процентовку, но я положила на нее локоть.

— Ох-ох, порвем, Ниночка!

Я вдруг вспомнила Минск, стариков, пузыри на линолеуме. Собственно говоря, о них не забывала.

— Послушайте, Кудреватый, давайте пойдем посмотрим домик. Только не тот, что вы вчера сдали, а уже заселенный. Вон, напротив.

Он снова осторожно потянул к себе процентовку.

— Не дам, Кудреватый. Пока не сходим в корпусик напротив.