Снег в июле

— Вы всерьез думаете, что срок зависит от нас? Ведь на этом объекте Кудреватый начал работу позже потому, что задержался на другом корпусе. Что касается контроля за работами, тут спора нет. Но от контроля краски не станут белее, рисунок обоев тоже не изменится. И когда я говорю «стоять на земле», это значит — в наших земных, не лунных, условиях отделывать здания и сдавать их в срок. — Он встал. — К сожалению, мне действительно нужно ехать.

— А как же…

— Работайте, Нина Петровна, как работали. На одном корпусе мы можем себе это позволить. Уже есть договоренность, что госкомиссия примет его незаконченным. Еще вы спрашивали, зачем я поднялся сюда, отвечу: мне кое-что было не совсем понятно. Сейчас понял.

— Что?

— А вот этого я вам не скажу.

Через окно я вижу, как они усаживаются в машину. Не оборачиваясь, спрашиваю Василину:

— Что он понял, как, по-твоему, Василина?

— Устала я с этим арифмометром. Пора уже приобрести электронную машинку… Он, по-моему, ничего не понял.

Я оборачиваюсь, вопросительно смотрю на Василину. Она потягивается.

— Дом не будет сдан, — говорит она.

— Почему?

— Тогда все, что вы тут делаете, ни к чему. Как я понимаю, ваша идея: отделка отличного качества, которая полностью закончена к госкомиссии…

— У меня не хватает духу идти одной против всех.

— Почему одной, Нина Петровна? Ведь и я с вами. — Василина заразительно смеется.

Я тоже понуждаю себя смеяться. Мои шансы совсем невелики; я, маленький прорабишка, должна доказывать всем, убедить всех, что принять в эксплуатацию дом № 14 нельзя, что это обман и, вообще говоря, уголовное преступление… Я смеюсь вместе с Василиной, мучительно думая: нужны союзники. И поскорее, осталось два дня. Где их взять?

Опять телефонные звонки! Боже, кто это такой настойчивый?! Иду, иду!.. Вот только спрячу записки.

Мне звонил Важин. Сначала хотел зайти, потом, когда я отказала, потребовал, чтобы вышла в парк около моего дома. Ему, конечно, нужно сообщить мне нечто важное.

— Устала я, Игорь Николаевич.

Он был настойчив, и я скрепя сердце — странное выражение, правда? — даже не одевшись толком, вышла в парк.

Он ходил по главной аллее взад и вперед.

— Ну, что у вас, Игорь? Что случилось? — Почему-то — честное слово, подсознательно — я приняла этакий легкий, насмешливый тон. — Разве можно так пытать беззащитную женщину! Не дать отдохнуть. Вы уже, наверное, забыли, что такое прораб. Признавайтесь, забыли?

Он молча пошел рядом со мной.

— Посмотрите, Игорь, — продолжала я, — оказывается, кроме «сдаточных» домов, кроме башенных кранов, ведер с краской, шаблонов, паркета, плитки есть еще небо, деревья… Смотрите, белка! Самая настоящая, живая… Мы куда идем?

Он угрюмо молчал.

— Куда вы меня ведете, Важин? Истинное слово, я боюсь, у вас такой угрюмый вид.

— Нина!

— Да-да, вот наконец вы сказали слово. Фу-у, даже легче стало…

— Почему, не посоветовавшись со мною, ты перешла на отделку и почему именно на корпус четырнадцать, который нужно вот-вот сдавать?

— Не понимаю.

— Мне рассказал Лисогорский, что ты отказываешься ускорить отделочные работы и, по сути, срываешь сдачу корпуса.

— Ах вот оно что!

— Мне кажется, Нина, что тебе уже пора бросить разные фантазии и работать, как работают все… Хватит мне возни с Петром Ивановичем Самотаскиным. Тот придумал, что после сдачи корпуса строители должны обходить новоселов и допытываться, нет ли у них каких-либо пожеланий.

— Вот как? Это интересно.

— Да, страшно интересно. Он, кроме того, отказался подписать справку, что дома построены хорошо. Переходящее Красное знамя могло попасть другому тресту.

— Молодец!

Важин удивленно посмотрел на меня.

— Кто молодец?

— Петр Иванович.

— Мы этого «молодца» снимаем сейчас с работы.

— И меня, наверное, снимете. Да?

Мы шли по дорожке. Неправдоподобно большой диск солнца висел впереди, казалось, он угасал, — алел горизонт. Вправо, влево — старые дубы с огромными дуплами, с темной корой; близко к ним прижимались тонкие белые березки, дальше видны рыжеватые сосны. Стучал дятел, о чем-то перекликались неведомые птицы… Жил себе лес-лесок, жил своей жизнью. Конечно, мог человек уничтожить его, запросто. Или — тоже запросто — сделать посадки и расширить лесок. И потому людям казалось, что деревья эти, птицы, трава — все преходящее, слабое, не заслуживающее большого внимания. Но это было не так. Наоборот, потуги человека бывают жалкими перед мудрой целесообразностью природы.

— Посидим, Нина, — вдруг устало сказал Важин. Он опустился на скамейку. Я осталась стоять. — Ты разве не знаешь, что мой авторитет на новой работе зависит от того, как будет выполнена сдача жилья в районе? Если ты близкий мне человек, то должна помочь, а ты как будто нарочно вредишь мне. В чем дело, Нина?

— Пойдемте! — я потянула его за руку.

Он встал, и мы снова пошли рядом. Теперь молчала уже я.

— В чем дело? — повторил он, взяв меня за руку.