Снег в пустыне

Атия исполнил команду, опускаясь меж широко раздвинутых коленей.

— Чего ты ждешь? — резко бросил Фоад, смотря на светлую макушку и запутавшиеся в прядях волос украшения.

— Вашего приказа, господин…

Господин удивленно вскинул брови. Что за смиренная дерзость!!!

Она возбуждала лучше любого снадобья:

— Тогда слушай: я хочу, чтобы ты удивил меня. Открой свои розовые нежные губки, как раковина открывает свои створки… Тебе дан язык, используй его, чтобы я остался доволен. Старайся — я прощу неопытность, но не нерадивость!

Мальчик замер и медленно недоверчиво поднял голову…

— В рот! — Фоад недвусмысленно двинул бедрами навстречу.

С минуту Атия просто смотрел на него своими невероятными глубокими глазами…

И тихо выдавил:

— Я не умею…

— Пробуй!

Мальчик не шевелился. Полувозбужденный член навис у самого лица, он мог пересчитать каждый волосок на тяжелых яйцах и вокруг…

— Нет… — Атия сам не мог бы сказать, почему и как у него получилось выговорить это.

Его отшвырнуло пинком.

— Ты наказан, — раздался спокойный голос хозяина. — Запомни.

Бойтесь, если вдруг ваше горячее желание исполняется само по себе! Еще не известно, чем эти поддавки обернутся в последствии и какими именно последствиями для неосторожного желающего!

Аман не смог узнать как удалось этой помеси пиявки и слизня, прочно обосновавшейся на ложе их господина, так рассердить мужчину, но гнев был сильным. Крики охрипшего мальчишки под палками, «ласкающими» его пятки, и мучения ненавистного соперника, подвешенного на самом солнцепеке в назидание остальным — усладили слух и потешили уязвленное самолюбие, позволив рассуждать уже с холодной головой.

Яд у него был. Хороший яд, надежный, хоть и давненько лежал… — Амани почесал за ухом развалившуюся на соседней подушке, разомлевшую от жары, но звонко мурчащую откормленную кошачью тушку.

Жаль было травить ее товарку, но нужно было убедиться в действии снадобья доставленного еще Шахирой специально для хорошенькой, но глупенькой Зорайды, возомнившей себя единственной и неповторимой в глазах супруга. Крашеная гадюка рассчитывала убрать молодую жену его руками, тем самым расправившись с обоими. Аману было 14, но он уже тогда знал, что голова на плечах не только для того, чтобы носить подаренные господином серьги…

Дело прошлое. По счастью до сих пор ему так и не довелось испытать яд на ком-то еще, кроме несчастной кошки в приступе ярости. И, по зрелому размышлению, наблюдая за медленно и неотвратимо поджаривающимся на солнце мальчишкой в колодках, юноша пришел к выводу, что в этот раз тоже не стоит рисковать.

Дать ему отраву, не бросив на себя подозрения, не так-то просто! Джамаль, который молчит разве что только тогда, когда рот его занят членом, проболтался, что большинство приставленных к «подарочку» евнухов недолюбливают бледное недоразумение, не понимающее оказанной ему чести. Однако неприязнь это одно, а совсем другое — приказ господина! Не в том беда, что к подарку не допускался никто, кроме проверенных Васимовских помощников, которые на красивый перстень не польстятся…

А раздражающе маячивший рядом с этой личинкой помойного червя черный урод Баракат вовсе скала!

Нет, всегда можно подловить какую-нибудь случайность. Но к чему? Зачем хвататься за кинжал там, где достаточно булавочного укола?

Мальчишка глуп. Это даже не Лутфи, так плачевно окончивший свою жизнь в тот же день, когда появилась бледная моль. Его и запутывать не надо, он сам сделает все, чтобы разозлить господина. И пусть для верности к гневу добавится отвращение… — Аман опустил подкрашенные ресницы, найдя оптимальное решение.

Той ночью лишь молодая луна могла видеть бесшумно скользившую по саду фигуру. Закрыв платком нос и рот, юноша с отвращением оглядел то, во что за дневные часы жара превратила труп несчастной кошки. Потянув за уголок кончиками двух пальцев, он вытащил вонючую тряпку, в которую превратился другой его платок, великодушно отданный жертве его планов для последнего прибежища, и, убедившись, что останки прикрывает трава, поспешил за водой, держа трофей на вытянутой руке подальше от себя.

Даже лучше, что он забрал платок: подумаешь, кошка сдохла, их тут десятки, а вот платок мог вызвать удивление. Теперь не осталось ни одного знака, способного навести на мысли и заставить сопоставить события, даже если желтоволосый гаденыш все-таки умрет…

Прежде чем решиться окончательно, Аман долго смотрел на свое оружие — единственное, которое имел в борьбе за свое счастье, а может и саму жизнь, которая по большому счету была не так уж плоха, как иногда представлялось в тоске…

Вода в плошке была мутной, но это была вода, а жажда жуткий противник, способный свести с ума. Мальчик даже не поймет ничего, и никто не поймет… На какой-то миг юноша испытал нечто, похожее на угрызения совести: быть может, куда честнее и милосерднее было бы не жалеть драгоценного яда и поднести его, чтобы не затягивать представление, которое собрату по ошейнику, похоже, итак совсем не в радость?