Снег в пустыне

То, что Амани на самом деле оказал им всем большую услугу, хотя Васим, по роду службы давно разуверившийся в существовании бескорыстных душевных порывов, так и не смог разгадать, чем именно она была вызвана, — главный евнух понял сразу, а уже на второй день исчезли последние сомнения. По той простой причине, что скрыть состояние мальчишки было возможно только прикопав его где-нибудь в саду, придумав сказочку про побег или похищение сотней зловещих вражеских нукеров.

Мало того, что бред, так и отвести от себя гнев господина ничуть не поможет. Ну, кто ж мог предположить, что северянин окажется НАСТОЛЬКО хрупким!

Пришлось докладывать как есть.

— И что же с ним? — нахмурился мужчина.

Васим уже набрал в рот воздуха, когда понял, что положение действительно скверное, и отговориться капризами не получится. Как и привести наложника в сколько-нибудь пригодное состояние — ни к этой ночи, ни к следующей.

Фоад наконец глянул на разряженного хлеще павлина скопца и потемнел лицом: выхолощенная собака даже соврать не может? Да что тогда с его золотой жемчужиной!

Увидев, что господин встал и широким шагом направился к сералю, Васим совсем взмок от холодно пота — и не зря! Он и предупредить помощников не успевал, да и без толку, шило в мешке не утаишь… Алла Карим!!

Посмотреть господину было на что! Лицо не пострадало из-за закрывавших его большую часть времени волос, но что лицо… Тонкая нежная кожа была опалена до синюшно-багрового цвета, налилась пузырями с алыми прожилками, которые местами полопались и сочились сукровицей. Его ничем не накрывали, обмахивая веерами, но видимо даже колебания воздуха оказывались слишком болезненны и Атия то и дело заметно вздрагивал, хотя и так дрожал в жестоком ознобе, неловко скорчившись на простели. Господин вполне оценил, что только бедра, ягодицы и пах, которые все же прикрывал от солнца кусок полотна, сейчас не покрывали ожоги.

Пока длился этот осмотр, а слуги боялись даже вздохнуть, мальчик как-то ломано дернулся к краю — руки не слушались, потому что большую часть наказания он провисел на них, не имея возможности опереться на опухшие избитые ноги… Никто не пошевелился, опасаясь привлечь к себе внимание и стать именно тем, на кого обрушится ярость, плескавшаяся в побелевших глазах мужчины, так что юного невольника вырвало фонтаном прямо на пол только что выпитым легким имбирным напитком.

Атия так и остался лежать, — щекой на ребре низкой кровати. Мокрые от пота пряди закрывали личико, но по дерганному движению плеч стало ясно, что он плачет, хоть и беззвучно…

Господин Фоад развернулся к Васиму, и тот немедленно пал ниц. Его отпихнули ногой так, что упитанного евнуха отнесло к противоположной стене.

— Я что-то неясно сказал? — процедил мужчина. — Что не понятного было в моем приказе?

Услышав этот сдавленный тон, Васим уже мысленно попрощался с жизнью.

— Господин… Не досмотрели…

— Не досмотрели?! — наместник наступал на отползающего евнуха. — Значит то, чем смотрят вам не нужно вовсе!! Да и голова тоже!

— Господин, смилуйтесь! Я сразу же распорядился, как мне сказали…

Аббас с минуту молчал над униженно корчащимся на плитах, причитавшим евнухом, после чего коротко бросил:

— Кто просмотрел — к палачам. Если через неделю Атия не будет в моих покоях, присоединишься к ним.

Помедлив, Фоад вернулся и стал в дверях, снова рассматривая мальчика, которого кто-то все же рискнул передвинуть немного удобнее, и он теперь лежал так, чтобы тревожить как можно меньше поврежденных участков. Ресницы вздрагивали, дыхание тяжело срывалось с бессильно приоткрытых, запекшихся и потрескавшихся губ. Золотые локоны утратили свой цвет и прилипли к мокрому от пота лбу, облепили щеку… Мужчина вновь вскипел от ярости: от дивного дара за какой-то день остался жалкий ни на что не годный обломок!

— И почему я не вижу здесь лекаря? — с обманчивым спокойствием поинтересовался он в пространство. — Или за ним до сих пор не удосужились даже послать?!

Грозный рык сдул половину присутствующих со своих мест в едином порыве послушания, а распростертый на постели мальчик открыл глаза, и в потускневшей, словно треснувшей лазури отразился лишь обреченный ужас.

Неделя?! Алла Акбар! Бисмилля Рахман Рахим…

Какая неделя?! Еще с месяц при всем лечении с северного недоразумения будет слезать лохмотьями кожа, которую притирания и снадобья сделали лишь более нежной, чувствительной и уязвимой, чем было отведено природой…

Как бы да, на то они и рассчитаны, но… Бисмилля! Кто ж думал о подобном эффекте! Мух маку! Не могли сказать раньше…

Чтоб шакал пожрал их выпущенные потроха!

Но это было еще полбеды для несчастного Васима, ибо наблюдая за мальчиком почтенный Хаким Абдульхади только качал головой в широком тюрбане.

— Смотри, — объяснял заслуженный лекарь своему подручному и ученику, склонившемуся рядом, — ожоги обширны и тяжелы… Сколько он пробыл на солнце?

Услышав ответ, просто кивнул:

— Ты слышал? Смотри, Рашид, я говорил, что нельзя подходить ко всем с общей мерой. Мальчик умирает от того, что добросовестно переносит любой феллах изо дня в день…