Снег в пустыне

Не было ничего удивительного в том, что наивный мальчик принял за заботу, озабоченность гаремного служителя о состоянии собственной задницы, но понимание своей ошибки, когда он опять оказался все в той же купальне — которая к слову сказать предназначалась лишь для особых случаев, — буквально сломило Атию.

— Нет… — мальчик с надеждой огляделся вокруг, будто умолял хоть кого-нибудь сказать, что это не правда, что нынче ночью он не останется во власти мужчины, который вновь будет безудержно насыщать похоть его телом.

Его даже не слушали, и никто не обратил внимания на жалкий лепет.

— Нет! — Атия рвался в руках, как не сопротивлялся и в первый день. Теперь-то он точно знал, ЧТО ему предстоит вынести.

Лучше б не знал…

Те же руки, что осторожно наносили заживляющие мази на самую пострадавшую часть его тела, сейчас скрутили, растянули, снова закрепляя ремнями, — так же аккуратно и сноровисто, чтобы не оставлять следов, где не нужно.

— Повиновение, послушание и покорность, — невозмутимо напомнил Васим главные и единственные правила в безумные от ужаса глаза, цвета постаревшей бирюзы.

Он предусмотрительно сделал знак помощникам придерживать ноги мальчика.

— Неповиновение влечет наказание. И поблагодари меня за науку, ибо гнев господина куда страшнее… — закончил распорядитель, проверяя тонкий гибкий прут.

Наказать можно по-разному, и воистину фантазия человеческая не знает границ! Тело наложника обязано радовать взгляд господина и вызывать желание, никаких изъянов не должно быть на нем. Тем не менее, всегда можно найти пригодное для порки место — розга со свистом обрушилась на нежные, не огрубевшие от мозолей подошвы ступней.

— Нет… нет… нет… — Атия еще слабо извивался в путах, похоже абсолютно не помня себя от отчаяния и страха, и отказываясь признавать очевидную действительность.

Боль швырнула его обратно из тумана безумия, правдиво сообщая, что происходящее реальность и ее не изменить.

Васим бил с оттягом, рука уставала. Мальчишка, захлебывался слезами и воплями, но евнух не остановился прежде, чем счел наказание достаточным. Когда безвольного, лишившегося голоса от криков, Атию, — само собой очищенного, умытого и надушенного — вновь уложили на алый шелк простыней, мальчик только обреченно прикрыл веки. Сил на сопротивление не осталось, а стоять и ходить он просто не смог бы, так горели ноги.

Об избавлении он уже не молился. Знал, что бесполезно.

Полная беспомощность, безысходность — надломили не самый твердый дух. Ни жестом, ни вздохом Атия не сопротивлялся тому, что делал с ним господин. Боль от вторжения уже не была такой обжигающей, острота схлынула и мальчик смог осознать множество деталей, которые не запомнил раньше: тяжелое дыхание мужчины, терзающего шею, как будто намеревался добраться до вены и глотнуть стынущей в них крови. Жесткие пальцы, привыкшие гнуть лук и обрушивать саблю на головы неверных, впиваются в бедра, то и дело задевают едва поджившее клеймо. Невыносимо распирающая проход твердь, резкие отрывистые удары тарана, вбивающего внутренности, кажется в самые ребра. Тянущее ощущение внизу живота, от которого еще хуже. Шлепки мошонки по ягодицам, жесткие волоски, колющие промежность… Семя толчками излилось в него, и спермы было так много, что она начала вытекать прежде, чем резь в анусе сказала об освобождении.

Хозяин отстранился, разглядывая наложника. Атия боялся пошевелиться, не смел закрыть глаз, не смел отвернуться, чувствуя ладонь, тискающую яички, и взгляд, словно ощупывающий его раскрытый, выставленный на обозрение срам.

— Ты жемчужина, Атия, — мурлыкнул господин Фоад удовлетворенно, — я прикажу подобрать тебе оправу.

Он не ждал долгих изысканных игр и покорность мальчика его умилила, настроив на благодушный лад. Однако отсутствие должной благодарности за милость заставило нахмуриться.

Для Васима это стало сигналом. Всякие поводы для недовольства господина следовало пресекать в зародыше, какими бы они не были. Само собой, он позаботится, чтобы все было исполнено, как пожелал господин Аббас, однако прежде мальчишку следовало хорошенько проучить!

Едва затихли шаги господина, Атию стащили с постели. Ступив на опухшие ноги, мальчик охнул и упал. Его невозмутимо поставили снова, заставляя опять идти в купальню. Сейчас, самому и как есть — голым, с размазанной по коже спермой, к тому же кружным путем, где его могли увидеть и не только другие наложники.