Снег в Техасе

Найти дом Рюмина оказалось несложно. Улица Широко-вой начиналась у самой станции. Когда-то, до войны, здесь был лес, и дом, где поселили семью Григория Леви, стоял на опушке. Теперь здесь проходила улица, застроенная дачными домиками. Дом под номером 30 был самым ветхим и показался Марку необитаемым. Он толкнул незапертую калитку и вошел в заросший клочковатой травой сад. Вступил на скрипучее крыльцо и постучался в дверь. Не дождавшись ответа, отворил дверь и вошел внутрь дома. Темноватая комната была пуста. Он посмотрел в окно и разглядел сгорбленную фигуру человека в трусах, копошившегося в саду, возле колодца. Марк вышел в сад. Человек опустил ведро и уставился на Марка мутноватыми голубыми глазами.

– Вам кого?

– Мне нужен Рюмин Евгений Алексеевич.

– Я буду Рюмин Евгений Алексеевич. Проходьте до хаты.

Так началось их знакомство. С того дня Марк и ездил в Болшево, как на работу, почти каждый день. Как выразился позднее один из его московских знакомых, «окучивать» Рюмина. Поначалу Рюмин принимал Марка за дачника и каждый раз, словно видя его впервые, бросался показывать ему свое нехитрое жилище, стуча босыми ногами по скрипучим доскам. Марк его не разубеждал и покорно за ним следовал. Из своего прежнего российского опыта Марк знал, что процесс «окучивания» неизбежно предполагает потребление известного количества спиртного. По первому случаю он взял с собой бутылку водки и вскоре понял, что это было ошибкой. Водка подействовала на Рюмина разрушительно. У него стал заплетаться язык от первой рюмки, а после третьей голова его упала на не вполне чистый стол, и он громко захрапел. Действуя методом проб и ошибок, Марк довольно скоро выяснил, что наиболее благоприятно на Рюмина действует портвейн. Правда, «Агдам» и «Три семерки», о которых Рюмин часто вспоминал с легкой дрожью в голосе, в московских магазинах более не встречались. Их удалось заменить молдавской продукцией в необычной формы бутылках.

От портвейна Рюмин смягчался, и его тянуло на воспоминания. Это как раз, что было и нужно Марку. Он подливал ему молдавского пойла и незаметно переводил воспоминания в нужное для него русло.

Вскоре удалось выяснить, что дом этот построил его отец Алексей Евгеньевич Рюмин, инженер-путеец. Он ушел добровольцем на фронт в сорок первом и пропал без вести. От него осталась фотография – сорокалетний стройный красавец. Мать несколько раз выходила замуж, с ней Рюмин объехал почти весь Союз. А когда умер ее последний муж от развившегося на почве алкоголизма туберкулеза, она вернулась жить в этот дом, где и померла, царствие ей небесное…

А сам Рюмин после школы был в армии, потом рабочим на стройках. Последние годы служил в военизированной охране.

Когда Марк в первый раз упомянул соседскую дачу, Рюмин заволновался. Нервно заходил по комнате. Налил и одним духом высадил стакан портвешка. Как оказалось, детские его впечатления были на редкость отчетливы.

– Суки они белогвардейские…

Как выяснилось, он часто заглядывал на ту дачу. Там было двое молодых парней, лет шестнадцати-семнадцати. Как-то раз они играли в теннис на полянке, а маленький Рюмин подносил им мячи. А говорили они меж собой не по-русски. А потом они стали бросать в Рюмина мячами – так, для забавы. И все в голову ему целились. Один раз даже попали мячом в глаз. И весело гоготали, когда он, заливаясь слезами, побежал домой.

А потом всех, кто был на той даче, парней и их родителей, увезли на больших черных машинах. А дом весь обыскали. Перевернули все вверх дном. Когда все уехали и все затихло, Рюмин пробрался в их дом. На полу лежали газеты и книги, и все больше не по-русски. Одну книжку Рюмин сохранил. Вот она, стоит на полке. Рюмин протянул Марку книгу в старинном переплете. На корешке было выбито золотыми буквами: «Oeuvres de Moli`ere»[3].

Это, кажется, произошло на четвертый или пятый день их знакомства. Были уже выпиты три бутылки приторного сладкого вина и доедены последние плавленые сырки. На этот раз Рюмин настоял, чтобы они пили поровну, и скрупулезно отмерял уровень жидкости в стаканах. Марк чувствовал тяжесть в желудке и тошноту. Комната, казалось, погружалась в туман.

По голосу Рюмина ему показалось, что тот собирался сказать что-то важное. Марк напрягся.

– А знаешь, что один из тех гостей, что на даче, был другом моего отца? Служили они на фронте вместе. Еще на той, империалистической. Только никогда не показывали, что знают друг друга. По ночам тот друг приходил к отцу. Когда спали все. Постучит в окно тихонечко и придет. А я у окна спал и слышал. А как-то раз привез большой сверток. И оставил. А на следующий день их всех и увезли…

Марк почувствовал, что стремительно трезвеет.

– А что с ним, с этим свертком?

– Да отец припрятал где-то, да так ловко, что никто его и не видел. А потом отец пропал… убили его на войне, наверное.

– И так и не нашли?