Снег в Венеции

– Я… я думал, что сумею лучше разобраться в этой ситуации, чем некоторые господа из военного ведомства.

Обер-лейтенант Брук: покачал головой;

– А я думаю, что вы не поставили военные власти в известность потому, что были уверены, что они отлично разберутся в этой ситуации.

– Я не совсем вас понял, господин обер-лейтенант.

Обер-лейтенант Брук поднялся со своего места и направился к туалетному столу. Бросил взгляд в зеркало, пригладил остатки волос на макушке. Потом вернулся на свое место.

– Я хотел сказать вам, что вы, скорее всего, нисколько не были заинтересованы в том, чтобы поспособствовать усилиям военной администрации, – проговорил он. – По крайней мере так считает генерал фон Тоггенбург.

– Как генерал фон Тоггенбург мог прийти к такой мысли? – спросил Трон.

– Генерал считает, что в этом городе есть немало людей, готовых примкнуть к заговору против августейших особ. И самое опасное заключается в том, что среди них есть люди, находящиеся на государственной службе.

– Не желаете ли вы этим сказать, будто мне известен убийца Пергена и я – по каким-то личным соображениям – не заинтересован в его разоблачении?

– Я, синьор Трон, никаких выводов не делаю. Мне вменяется в обязанность составление предварительного отчета Отчет этот не содержит ни оценок, ни личных мнений. Рассмотрение всех фактов – прерогатива следственных органов.

– Я-то думал, что расследование поручено вам.

Обер-лейтенант Брук: строго посмотрел на него.

– Завтра утром вас и синьора да Понте поездом отправят в Верону. Эту ночь вы проведете в одиночках. Вы подозреваетесь в убийстве. Так считает генерал фон Тоггенбург.

54

Трон лежал на деревянной лежанке, уставившись в потолок. Дверь камеры заперли на ключ примерно полчаса назад. Из засыпанного снегом люка под потолком сочился тусклый свет. Рядом с лежанкой стояли табурет и ведро. Крыс Трон пока не видел, но знал, что их здесь тьма-тьмущая. В детские годы ему приходилось слышать, что в «свинцовые камеры»[13] захаживают крысы величиной с таксу.

Но он находился не в «свинцовой камере». Его камера была на верхнем этаже, на стороне, обращенной к собору Сан-Марко, – если судить по звукам колоколов Кампанильи. Если правда, что «свинцовые камеры» никогда не перестраивались и не переоборудовались, и если верить описаниям Казановы, что двери в этих камерах обиты железом, высота их три фута, а посередине имеется дыра диаметром в восемь дюймов, то выходит, что его, Трона, поместили в обычную камеру: дверь здесь была дубовая. В ней не было описанного Казановой круглого отверстия, зато имелось квадратное, прикрытое деревянным щитком.

Трон предположил, что до утра его продержат в полной изоляции. В этом заключалась стратегия давления – дать арестованному обдумать безнадежность положения и осознать свою беспомощность.

За время изоляции ему и воды захочется попить, и кусок хлеба съесть. А человек, испытывающий голод и жажду, будет благодарен за малейшую крупицу сострадания – язык у него после этого развяжется сам собой. После того как два конвоира провели Трона по многочисленным лестницам на верхний этаж тюремного здания и замкнули в камере, из коридора больше не донеслось ни звука Трон не раз и не два подходил вплотную к двери, прислушивался – все впустую.

«И неудивительно, – подумал Трон. – До Хаслингера уже дошло, что мы с Алессандро взяты под стражу. Конечно, Хаслингер обдумывает сейчас, как убить княгиню. Но он не просто убьет ее. Он перед этим над ней надругается».

Странным образом, дойдя в своих размышлениях до этого момента (который должен был бы лишить его сна), Трон… заснул. Проспал он почти три часа, а проснувшись, понял, что ему надо делать.

Трон поставил табурет на лежанку и взобрался на него. Затем он, собрав все силы, уперся руками в деревянную раму люка и надавил. Крышка люка с треском отлетела в сторону. В камеру посыпался снег, мелкий, чистый, еще не слежавшийся.

При первой попытке высунуться наружу Трон застрял в люке – мешали широкие рукава пальто. Он чуть не свалился с табурета. Лишь со второй попытки удалось высунуться наполовину и опереться локтями о крышу. Подтянувшись, Трон осторожно выбрался из люка и медленно сполз вниз по скату крыши. Потом, перевернувшись на живот, он пополз обратно, наверх, скоро добрался до конька крыши, влез на него и огляделся по сторонам.

Небо висело над городом низко-низко – можно было потрогать его рукой. Снег казался серым и блестел, как плотный шелк.

Трон рассчитывал увидеть мачты кораблей, причаливших к Рива делла Скьявони, очертания Кампанильи, собора Сан-Марко и Башни часов, но все, что ему удалось разглядеть, пока ледяной восточный ветер швырял в лицо пригоршни снега, были оба ската и конек крыши, на котором он сидел.