К кирпичному зданию со двора было пристроено что-то вроде дощатой веранды. Это и был бывший шахматный клуб. У двери даже сохранилась вывеска.
Во двор вели арочные ворота. Пройдя через них, Григорий Иосифович очутился в тесном пространстве, конфигурацию которого затруднился бы определить любой геометр. Тут были странные острые и тупые углы, узкие переходы, тупики: всё на пространстве нескольких метров. Слева стояла вкопанная в грунт узкая скамеечка. Прямо над ней висело протянутое на веревках мокрое бельё. Одна стена - в два этажа, другая, казалось бы, того же дома, - почему-то в три. По этой стене вилась древняя железная, вся проржавевшая, наружная лестница, узкая и крутая. По ней бегали вверх и вниз замурзанные маленькие дети.
В центре двора росли чахлые кусты роз и были кучей навалены пустые дощатые ящики. Несколько таких же ящиков, составленные друг к другу и друга на друга, представляли нечто вроде стола. За этим столом, тоже на ящике, поставленном стоймя, сидела немолодая полная одуловатая женщина. Волосы у неё были какого-то странного, свинцового, оттенка, а кожа красная, как у индейца. Эта женщина принимала бутылки. По левую руку от неё находилось несколько ящиков, уже наполненных бутылками. Рядом толпились люди: всех их Григорий Иосифович много раз видел и более-менее знал.
Когда он ещё входил в ворота, ему послышалось, что кто-то сказал: "О! Герцог зъявився!" Здесь у всех были прозвища. Приёмщицу, например, за глаза звали "Малка". Коротконогая, низенькая, улыбчивая женщина-бомж с отчаянно-красным носом-картошкой называлась "Ред-Бульба". Другую, всегда раздражённую и злую, называли "Зая". Спутника Ред-Бульбы, высокого, печального и худого, кликали "Тушкой". А у Григория Иосифовича было прозвище "Герцог". Держался он доброжелательно, но отстранённо, да и выглядел в этой среде необычно. Правда, в глаза его так никогда не называли, но он знал об этом прозвище.
Увидев "Герцога", Ред-Бульба часто-часто закивала головой, широко улыбаясь при этом. Она, единственная здесь, была доброй, приветливой и открытой, и даже на прозвище не обижалась. Григорий Иосифович вежливо поздоровался, продемонстрировав свою обаятельную улыбку: ему всегда нравилась эта женщина, хотя он ни разу с ней не разговаривал.
Бутылки сдавал бомж Саня, по кличке "Чукча". На самом деле русский, по фамилии Ларионов. Этот человек казался древним стариком: плешивый, сгорбленный, с глубокими, как разрезы, морщинами, с дрожью в руках - а было ему чуть больше 50-ти лет.
Рядом стоял Миша, или Мойша-Вструнку, безобразно толстый, как кисель. От него всегда ужасно пахло. Изо рта у Мойши торчал чёрный гнилой зуб. Этого человека Григорий Иосифович не любил и никогда с ним не здоровался.
Остальным он слегка кивнул головой и довольно громко и приветливо сказал: "Добрый день!"
Вокруг Мойши кучковалось несколько человек, без энтузиазма что-то обсуждавших. Говорили они громко и возбуждённо, и Григорий Иосифович невольно прислушался к разговору, хотя слышал плохо.
- Ты чуешь чи не бачишь? Це ромы** з Азии, - сказал кто-то.
- И шо? Как вони до нас достигли?
- Хто их знае. У них там война, воны сдристнули до нас.
- И шо?
- А то, што они чистят наш район.
Кто-то громко выругался, но заметив, что рядом стоит "Герцог", запнулся.
Григорий Иосифович редко вступал в разговоры с этими людьми, хотя они его очень интересовали и он их жалел. Разговора этого он толком не понял, хотя знал, конечно, что "ромами" в Украине называют цыган.
Но тут Мойша сказал:
- Разфасовать их, выродкив!
- Ну и расфасуй. Сядешь как тёпленький.
- Я сяду, но цих гадов уйму.
- Шо ты такой нетерплячий? Можно с ними побалакать.
- Не, це безглуздо. Наехать - то да.
- И кто наедет? Ты?
- Все разом.
Голоса становились всё громче. С трудом, но всё-таки Григорий Иосифович понял, о чём они говорят.
Конечно, только очень наивный человек может думать, что каждый собирает бутылки, где хочет. Может, где-то это и так, но не в Одессе. Одесса вся поделена на районы и участки. Каждый район контролирует определённая шобла (группа, компания). У каждого из этой шоблы - свой участок.
Тот участок, где собирал бутылки "Герцог", он сам себе и присвоил. Потому что был одним из самых старых "чистильщиков" (так называли тех, кто собирал бутылки) во всей Одессе, а остальные, кто сдавал на Еврейской улице, все были салаги по сравнению с ним. Поэтому его участок никогда не обсуждался, тем более, был он небольшим, хоть и довольно хлебным.
Но посторонних в свой район шобла не пускала. Были и инциденты с драками и кровью.
Всё это напоминало диких зверей, которые тоже имеют участки для охоты и не пускают туда особей своего вида. Григорий Иосифович об этом знал, но никогда не вникал, поскольку его это никаким боком не касалось.
К слову, борьба за существование в так называемом "человеческом" обществе бывает наиболее ожесточённой с самого низу и в самом верху. На самом верху крутится столько денег, что тут не до сантиментов. А внизу речь идёт о простом выживании - и тут тоже не церемонятся.