Снега Аннапурны

К кирпичному зданию со двора было пристроено что-то вроде дощатой веранды. Это и был бывший шахматный клуб. У двери даже сохранилась вывеска.

Во двор вели арочные ворота. Пройдя через них, Григорий Иосифович очутился в тесном пространстве, конфигурацию которого затруднился бы определить любой геометр. Тут были странные острые и тупые углы, узкие переходы, тупики: всё на пространстве нескольких метров. Слева стояла вкопанная в грунт узкая скамеечка. Прямо над ней висело протянутое на веревках мокрое бельё. Одна стена – в два этажа, другая, казалось бы, того же дома, – почему-то в три. По этой стене вилась древняя железная, вся проржавевшая, наружная лестница, узкая и крутая. По ней бегали вверх и вниз замурзанные маленькие дети.

В центре двора росли чахлые кусты роз и были кучей навалены пустые дощатые ящики. Несколько таких же ящиков, составленные друг к другу и друга на друга, представляли нечто вроде стола. За этим столом, тоже на ящике, поставленном стоймя, сидела немолодая полная одуловатая женщина. Волосы у неё были какого-то странного, свинцового, оттенка, а кожа красная, как у индейца. Эта женщина принимала бутылки. По левую руку от неё находилось несколько ящиков, уже наполненных бутылками. Рядом толпились люди: всех их Григорий Иосифович много раз видел и более-менее знал.

Когда он ещё входил в ворота, ему послышалось, что кто-то сказал: «О! Герцог зъявився!» Здесь у всех были прозвища. Приёмщицу, например, за глаза звали «Малка». Коротконогая, низенькая, улыбчивая женщина-бомж с отчаянно-красным носом-картошкой называлась «Ред-Бульба». Другую, всегда раздражённую и злую, называли «Зая». Спутника Ред-Бульбы, высокого, печального и худого, кликали «Тушкой». А у Григория Иосифовича было прозвище «Герцог». Держался он доброжелательно, но отстранённо, да и выглядел в этой среде необычно. Правда, в глаза его так никогда не называли, но он знал об этом прозвище.

Увидев «Герцога», Ред-Бульба часто-часто закивала головой, широко улыбаясь при этом. Она, единственная здесь, была доброй, приветливой и открытой, и даже на прозвище не обижалась. Григорий Иосифович вежливо поздоровался, продемонстрировав свою обаятельную улыбку: ему всегда нравилась эта женщина, хотя он ни разу с ней не разговаривал.

Бутылки сдавал бомж Саня, по кличке «Чукча». На самом деле русский, по фамилии Ларионов. Этот человек казался древним стариком: плешивый, сгорбленный, с глубокими, как разрезы, морщинами, с дрожью в руках – а было ему чуть больше 50-ти лет.

Рядом стоял Миша, или Мойша-Вструнку, безобразно толстый, как кисель. От него всегда ужасно пахло. Изо рта у Мойши торчал чёрный гнилой зуб. Этого человека Григорий Иосифович не любил и никогда с ним не здоровался.

Остальным он слегка кивнул головой и довольно громко и приветливо сказал: «Добрый день!»

Вокруг Мойши кучковалось несколько человек, без энтузиазма что-то обсуждавших. Говорили они громко и возбуждённо, и Григорий Иосифович невольно прислушался к разговору, хотя слышал плохо.

– Ты чуешь чи не бачишь? Це ромы** з Азии, – сказал кто-то.

– И шо? Как вони до нас достигли?

– Хто их знае. У них там война, воны сдристнули до нас.

– И шо?

– А то, што они чистят наш район.

Кто-то громко выругался, но заметив, что рядом стоит «Герцог», запнулся.

Григорий Иосифович редко вступал в разговоры с этими людьми, хотя они его очень интересовали и он их жалел. Разговора этого он толком не понял, хотя знал, конечно, что «ромами» в Украине называют цыган.

Но тут Мойша сказал:

– Разфасовать их, выродкив!

– Ну и расфасуй. Сядешь как тёпленький.

– Я сяду, но цих гадов уйму.

– Шо ты такой нетерплячий? Можно с ними побалакать.

– Не, це безглуздо. Наехать – то да.

– И кто наедет? Ты?

– Все разом.

Голоса становились всё громче. С трудом, но всё-таки Григорий Иосифович понял, о чём они говорят.

Конечно, только очень наивный человек может думать, что каждый собирает бутылки, где хочет. Может, где-то это и так, но не в Одессе. Одесса вся поделена на районы и участки. Каждый район контролирует определённая шобла (группа, компания). У каждого из этой шоблы – свой участок.

Тот участок, где собирал бутылки «Герцог», он сам себе и присвоил. Потому что был одним из самых старых «чистильщиков» (так называли тех, кто собирал бутылки) во всей Одессе, а остальные, кто сдавал на Еврейской улице, все были салаги по сравнению с ним. Поэтому его участок никогда не обсуждался, тем более, был он небольшим, хоть и довольно хлебным.

Но посторонних в свой район шобла не пускала. Были и инциденты с драками и кровью.

Всё это напоминало диких зверей, которые тоже имеют участки для охоты и не пускают туда особей своего вида. Григорий Иосифович об этом знал, но никогда не вникал, поскольку его это никаким боком не касалось.

К слову, борьба за существование в так называемом «человеческом» обществе бывает наиболее ожесточённой с самого низу и в самом верху. На самом верху крутится столько денег, что тут не до сантиментов. А внизу речь идёт о простом выживании – и тут тоже не церемонятся.