Снега былых времен

Ночлег наш, если б наблюдал кто эдак со стороны, выглядел, наверное, комически. Деревянные двухъярусные койки шатались со страшной силой, устроиться наверху нечего было и думать, потому что все сооружение моментально начинало валиться. В итоге мы с директором разместились на нижних полках, ребятам пришлось лечь на полу. Постелью служили оленьи шкуры. Ильченко решил спать не раздеваясь, я последовал его примеру. Ватник пристроил под голову, полушубком накрылся. Моя «вагонка» оказалась поустойчивее, а Владимиру Ивановичу даже на нижней полке особенно ворочаться было нельзя — несколько раз его ложе рушилось прямо на раскалившуюся печку, директор успевал соскочить и чертыхался в темноте. Домик скоро выстывал, ребята на полу чувствовали это быстрее, кто-то из них вставал, снова принимался кочегарить печку до свечения. Опять становилось жарко, как в финской бане, даже ноздри подпаливало. Я переворачивал ватник нахолодавшей от стены стороной, утыкался в него разгоряченным лицом. И так всю ночь… Наутро, после чая, выгрузили из вездеходов привезенные в бригаду продукты, погрузили громыхающие оленьи туши. Ходьяло не рвался тотчас ехать, ему еще надо было кое-что поделать по дому: дров напилить и т. д. У меня было время рассмотреть базу. «Спаренный домокомплект» имелся только у бригадира, остальные домики стояли поодиночке. Рядом с Дмитрием Константиновичем жил его племянник Гавриил с женой и ребенком — даже для такой небольшой семьи домик, если проживать в нем постоянно, был, конечно, тесноват. Холод проникал в него отовсюду: от пола, от двери, открывающейся прямо на улицу, от оконца, в которое было вставлено одно-единственное стеклышко и даже не замазано — просто наживлено на гвоздики. Из «мебели» — те самые койки, на которых днем можно было сидеть, между ними столик, в углу, возле печки, полочка для посуды… Конечно, если уж ничего лучше нет, наш брат, землепроходец, нашелся бы: чем-нибудь, хоть постельными шкурами, утеплил дверь и стены, раздобыл бы, вставил еще пару стекол и замазал, напилил бы снегу, выложил вокруг дома высокую завалинку. Но у исконного-то оленевода никаких таких домоустроительных навыков, навыков «доведения до ума», нет! Да в тундре и гвоздя подчас не сыщешь, — стало быть, на совесть надо делать!.. Поодаль от домиков, поглубже в лес, стояла палатка с торчащей из нее железной трубой, вся белая от инея. В ней жил пастух Егор Николаевич Дьячков, тоже с женой и маленьким ребенком. Прямо на землю, не сплошь, не везде, были настланы доски, поверх досок — оленьи шкуры. В глубине лежали кукули, одеяла, подушки. Вокруг железной печки, на досках же, была расставлена вся немудреная посуда. Сидя на шкурах, мы попили чаю. Младенец в меховом комбинезончике с наглухо зашитыми штанинами и рукавами таращился с колен матери. К комбинезончику пришит был маленький колокольчик. Я спросил зачем. «Так — красиво», — ответила женщина… В домик, в тот самый, в пустовавший, эта семья переходить не хотела, и я хорошо понимал почему. В палатке, среди шкур, привычнее, надежнее.