Снега былых времен

…Ехали мы минут сорок. Ровная, пустынная местность смотрелась уныло, посреди белого пространства торчали невысокие редкие деревца, почти без ветвей, так что и клочку снега не на чем было зацепиться. Напоминали они маркированные штаги, которыми геологи отмечают золотоносные скважины. А если сравнивать с лесом, походило, что тут прошел большой пожар… Но нет — вот так этот лес и рос. Есть в самом низовье Колымы поселочек под названием Край Лесов, в котором я никогда не бывал. Но когда на карте он попадается мне на глаза, я всегда силюсь представить, как он выглядит, правда ли, что в том месте обрываются леса. Судя по близости к океану, там кругом голая тундра. Тогда почему — Край Лесов?.. А вот здесь он действительно был, этот краешек, — постепенно, на протяжении сотен километров редеющая опушка… Показался Девичий: десятка три ладненьких разнокалиберных времяночек на склоне сопки. На крышах приметил я телевизионные антенны. Задерживаться не стали — карьер был дальше. Голубенко сказал, что народу здесь сейчас живет немного, в основном ездят на смену с Дальнего. Вот начнется промывка, тогда нахлынут. Дорога на Девичий — пока зимняя… Я понял так, что Девичий по отношению к Дальнему являлся примерно тем же, чем сам Дальний когда-то — по отношению к Билибино и Встречному. С появлением этого поселочка Дальний мог считать себя чем-то вроде столицы. В 76-м году я уже слышал это название — Девичий. Тогда участок только что был разведан, тянули туда с Дальнего ЛЭП. Подъезжая к карьеру, услышали взрыв, и Владимир Иванович посетовал, что немного не успели, не увидал я взрыва. Над долиной поплыло характерное облачко. Автобус остановился на краю огромного котлована. Мы вышли. Внизу здоровенный бульдозер греб и крошил оторванные взрывом глыбы. Поодаль ждал погрузчик, рядом два наших «БЕЛАЗа». Мы спустились. Смерзшиеся эти глыбы, серого и какого-то безжизненного цвета, нельзя было назвать землей, ни тем более почвой, ни даже «песками» на языке горняков — подходило тут, пожалуй, более всего мертвое слово «грунт». Бульдозер кончил грести, погрузчик в два взмаха наполнил двенадцатикубовый кузов, и самосвал медленно полез наверх, на отвал. Поднялись и мы следом. Наверху работал еще один бульдозер, поменьше, расталкивал ссыпавшуюся из кузова груду. Владимир Иванович принялся посвящать в «сложности»: большая, около пятнадцати метров, мощность «торфов», узкий полигон, еще «торфа» в откосах, высокая льдистость «песков», зимой с ними легко, а летом, когда оттаивают, все ползет обратно: вода, ил. Три дня простоишь, полигон затопит. Работы по монтажу промывочных приборов уже начались, а перемонтаж летом — как на иных приисках: промприбор разобрали и — на новое место, — так вот, такой перемонтаж здесь невозможен: кругом болото… Называл мне мощности работающих внизу машин — в сотнях лошадиных сил, называл производительность за год — в сотнях тысяч кубов. Я не записывал, да и бесполезно было пытаться: мороз стоял за сорок, паста в ручке застывала моментально. «В общем, дурное золото кончилось, осталось — трудовое», — заключил Голубенко.