Снега былых времен

«Избавляю вас от описания гор, от возгласов, которые ничего не выражают, от картин, которые ничего не изображают, особенно для тех, которые там не были, и от статистических замечаний, которых решительно никто читать не станет». Сколько раз перечитывал я «Героя нашего времени», однако никогда почему-то не замечал и не помнил этой фразы, но вот недавно наткнулся — видно, прочитывал теперь глазами человека, замыслившего писать в жанре, где без «статистических замечаний» не обойтись. А станут их читать или не станут, это уже не мое дело, мое дело — исследовать предмет. Поэтому, вернувшись с Девичьего, я заглянул еще в сельсовет, нужны мне были кое-какие цифровые данные: жилье, миграция, сколько людей занято в сфере обслуживания, откуда приехали и т. д. Уже знакомый председатель сельсовета Николай Григорьевич Трищ начал с торжественного заявления, что «поселок молодой, его нет даже на карте». Действительно: средний возраст жителя Дальнего — 24 с половиной года, моложе, чем по всей Магаданской области, где средний возраст — 28 с половиной… Ну, что «нет на карте», это ни о чем еще не говорит, это, может быть, лишь о том говорит, что картографы медленно поворачиваются. Прииску — десять лет, вполне за это время мог бы и обозначиться. «Кстати, — подумал я, — ровесник «атомки», мог бы тоже памятную медаль себе отлить, благо очень даже есть из чего…» Да, а картографы, они небось под стать руководителям горнопромышленных объединений. Те рассуждают так: «Поживут там люди лет пять — дома им построим. Подтвердятся запасы на будущее — дорогу сделаем». Вот и картографы, наверное, выжидают: «Продержится этот поселок еще лет десять — пятнадцать, тогда и отметим, нанесем. Мало ли их, таких поселков…» Что же касается молодости… Сам Николай Григорьевич тоже был молод — лет двадцать пять, как раз вот этот «средний возраст», — и гордость его, созвучную бодрым газетным репортажам с молодежных строек, я понимал. И при зачинании стройки, зарождении поселка молодость — это славно, это в порядке вещей. Но в дальнейшем — хорошо ли? В 76-м году Дальний был даже «старше» — работали здесь крепкие мужики лет по тридцать — тридцать пять, самый возраст для «подземки»: стаж, опыт, зрелая сила и особенная, появляющаяся в человеке именно к этим годам двужильность, выносливость… Сейчас им по сорок — сорок пять, но где они? «Из старожилов осталось процента три», как засвидетельствовал «мэр». Остальные уехали, так как другой стоящей работы, кроме горняцкой, здесь нет, да и сам поселок не приспособлен для того, чтобы остаться в нем «на всю жизнь». Так что порекомендовал бы я Николаю Григорьевичу прибавлять: «вечно молодой…» Но что Дальний? Взять хоть Билибино с его городскими благоустроенными квартирами — не надо никакой статистики, пожилых людей тут раз, два — и обчелся. А настоящих стариков — один Глазырин… Может быть, в последующие годы они и появятся, то есть останутся здесь, приживутся — из молодого поколения, народившегося уже на Чукотке, — построен в поселке хороший больничный комплекс, профилакторий, бассейн, выдают талоны на диетпитание, еще, несомненно, придумают какие-то специфические льготы для ветеранов Севера, но для тех, кто пришел сюда тридцать лет назад, на пустое место, и дал жизнь современному поселку, порядочно подсократив при этом свою собственную, — для тех его теперешние блага несколько запоздали. И что еще немаловажно — нечего тут делать пенсионеру. Помню, в разговоре с руководителем одного из билибинских предприятий промелькнуло даже такое выраженьице: «Отрицательный момент ветеранов». «Что за «момент»?» — поинтересовался я. «Отдачи мало, а уважения требуют», — пояснил руководитель. Тут мысль моя обратилась прежде всего к Деду, я глядел на моего полного сил собеседника, заботящегося, разумеется, об «интересах производства», и думал: «Эх! Попал бы ты на Север в возрасте, когда отсюда уже уезжают, отдал бы ему сорок лет, исходил бы пешком, ископытил пол-Колымы и Чукотки, да еще в те годы, да… Как это они тогда пели? «Если сопки становятся белыми, если сделан шурфовочный план, собирайте кувалды с зубилами, возвращайтесь в любимый Сеймчан!» Да, интересно, каким бы ты сейчас был, и вообще — был ли? А Григорий Сергеевич и до сих пор тут живет и работает! Да одно то, что он тут живет, — уже самая главная его отдача! Не говоря уж о музейной, о воспитательной работе, один его вид — пример и урок подрастающим билибинским детям и всем нам. Таких людей не осталось почти, их в Красную книгу заносить надо!..» Но я не стал объяснять это моему собеседнику — ведь если человек сам не понимает таких вещей, ему и не втолковать…