Снегири

После вопроса Анны Игоревны Мелкий понял, что лучшего подарка, чем изображения тех волшебных существ, которые когда-нибудь придут в наш мир, просто не придумаешь. Конечно, это требовало времени. Во-первых, нужно было решить, какое из существ кого больше порадует в качестве возможного друга (Мелкий сразу определился только с созданием, под которым была надпись «Конь блед»). Во-вторых, Мелкий был ограничен в средствах выражения сразу с двух сторон. Он самокритично считал, что рисует недостаточно хорошо, и, кроме того, у нас как раз окончательно высохли все фломастеры. Вопрос, когда мы сможем получить новые, оставался открытым: даже если дома были деньги, фломастеры далеко не всегда продавались в магазине. Обычно мы в таких случаях просто пользовались ручкой или простым карандашом, но для новогоднего подарка это не подходило. Так что Мелкому нужно было придумать, как все эти ограничения обойти.

У меня тоже была идея, но ее реализация требовала почти невозможного. Я давно придумала подарки всем. Проблема заключалась в том, что эти вещи нужно было купить. А денег у меня не было. Несколько месяцев я ломала голову над тем, как их заработать, и, в конце концов, меня осенило. Уже второй год подряд, осенью, после того как мы заканчивали собирать облепиху и копать картошку, дедушка ходил их продавать. Все, что мне нужно было сделать, – это набрать облепихи самой и тоже ее продать. Собрать ягоду было просто, а вот продать…

Я знала, что у всех людей моего возраста есть недостатки, с которыми надо бороться. Об этом писали в книжках, без устали говорила учительница в школе и время от времени напоминала тетушка. Самым противным моим недостатком, как мне казалось, была стеснительность. Хуже всего было то, что люди, которые стеснительными не были (а таких, судя по моему жизненному опыту, было большинство), видимо, просто не могли меня понять. Именно поэтому каждый поход в булочную за хлебом или в магазин, чтобы сдать бутылки, превращался в разновидность пытки. Даже если там не было очереди, где всегда могли оттеснить, сообщить, что «тебя здесь не стояло», или просто наорать, само обращение к продавщице – суровой женщине в белой накрахмаленной шапочке – требовало мобилизации всех сил. Нужно было сказать «булку хлеба, пожалуйста» очень громко и четко, а это редко получалось с первого раза. Если бабушка давала мне целых три рубля, то продавщица могла сурово сообщить, что у нее нет сдачи, что означало еще один круг ада – попытки разменять деньги в соседнем магазине. А если, наоборот, вся сумма была мелочью, то критично отнестись к этому факту. Сдачу нужно было не забыть взять, а это было трудно, потому что сзади напирала очередь, и еще не потерять, пока ты пробивался к выходу. Только вырвавшись на свободу с мокрыми ладонями, бьющимся сердцем и красным всем, прижимая авоську с хлебом к груди, я могла вздохнуть с облегчением. Некоторым утешением служило то, что по дороге домой я обычно объедала хрустящую корочку.

Еще одним кошмаром моей жизни были новогодние утренники, при одной мысли о которых меня захлестывала тоска. Дурацкие конкурсы, унылые хороводы вокруг елки, дед Мороз и Снегурочка, которые в любой момент могли выхватить тебя из общего круга и начать задавать странные вопросы (отвечать нужно было быстро, иначе все начинали смеяться над тобой), бессмысленные стихотворения, которые нужно было читать, стоя под елкой… Мне еще повезло, на работе бабушки и дедушки елок не было, так что мне приходилось ходить только на школьную. А ведь были несчастные, которые должны были участвовать аж в трех! Теперь же мне нужно было набраться храбрости для того, чтобы самой что-то продать.

Я давно начала подозревать, что с этим все обстоит не так-то просто. Прийти к такому выводу было несложно, достаточно было посмотреть, как к этому относились бабушка с тетушкой. Они не только не помогали дедушке продавать, они даже избегали говорить об этом. Предпочитали делать вид, что ничего такого не происходит. То, как они вели себя, больше всего напоминало мне меня. Поверить в такое сразу было трудно, но, кажется, они стеснялись. Я отлично знала все признаки этого состояния – одновременный стыд за себя и весь мир, всепоглощающее чувство собственной ничтожности, неуместности и несостоятельности, беспомощности и страха. Было ясно, что советоваться с ними по поводу моего плана не стоит, нужно идти к дедушке. Я переживала, что дедушка плана не одобрит. Раз бабушка и тетушка относились к этому делу как к постыдному, возможно, им вовсе не следовало заниматься.

Как-то вечером, когда мы вместе пошли в подвал за картошкой, я решилась. Дедушка выслушал мой сбивчивый рассказ очень внимательно.

– Так ты хочешь продавать ягоду вместе со мной, чтобы заработать деньги на новогодние подарки? – спросил он.

Измученная рассказом, я ограничилась кивком.

– То есть это должен быть сюрприз?

Я опять кивнула.

– Тогда, – продолжил дедушка, – мы сделаем так. Ничего никому не скажем. Поедем на дачу, соберем последнюю облепиху и в воскресенье прямо с утра пойдем продавать.