Снегозавр

– Скорее прячься! – шепнул Уильям Снегозавру. Он не хотел, чтобы Бренда заметила его нового друга-динозавра. Никто не должен был о нем знать!

Такой расстроенной Бренду он еще не видел. Он вообще никогда – никогда-никогда в жизни – не видел, чтобы она плакала. Он и не подозревал, что она может что-то чувствовать… кроме гнева, ненависти и злости. Такого он пропустить не мог!

– Ты плачешь? – спросил Уильям, подъехав к калитке Бренды по заснеженному тротуару.

– Зачем ты здесь? Уходи! Я… я… а-а-а-а-а… в порядке! – огрызнулась Бренда.

– Ну ладно, – ответил Уильям и собирался уже уехать, но не смог тронуться с места. Кресло застряло. Он снова попытался дать задний ход, но не тут-то было. Тогда он понял, что всё еще привязан к динозавру рождественской гирляндой и мишурой. Взглянув туда, где стоял Снегозавр, он заметил на его чудесной чешуйчатой мордочке странное выражение.

Конечно, динозавр не умел говорить – во всяком случае, так, как разговариваем мы с вами. Но он мог испытывать чувства, а они иногда говорят лучше слов. Заглянув в его прозрачные голубые глаза, Уильям услышал мысли Снегозавра так отчетливо, словно тот говорил с ним на безупречном английском (с небольшим полярным акцентом).

Снегозавр шумно засопел, скосил глаза и кивнул на Бренду. Уильям сразу понял, что он хотел сказать:

«Этой девочке нужен друг».

Уильям вздохнул. Ему очень не хотелось в этом признаваться, но Снегозавр был прав. Больше всего на свете он хотел убраться подальше от Бренды. Но никто, даже противная, злобная Бренда Пейн, не должен плакать в рождественскую ночь под кустом!

– Сидеть! – велел Уильям Снегозавру. Тот тут же сел на заснеженный тротуар у калитки дома Бренды, как послушная собачка. Он был очень рад, что ему удалось убедить Уильяма помочь девочке.

Уильям распутал обвившую его кресло гирлянду лампочек, толкнул калитку и въехал в сад. Мог ли он еще недавно предположить, что сделает это?

Двигаясь навстречу всхлипам и рыданиям, он окинул взглядом дом Бренды. Он много раз проезжал мимо, но обычно старался ехать как можно быстрее, надеясь, что Бренда его не заметит.

Теперь же он увидел, как этот дом выделяется на фоне прочих. Все другие здания были украшены к Рождеству. Где-то мигали праздничные гирлянды, где-то хозяева просто повесили на дверь скромный венок. Кособокий домик Уильяма – тот вообще с крыши до фундамента был увешан всевозможными украшениями, на которые только хватило денег у его папы.

А вот на доме Бренды не было ни одного венка, ни одной лампочки. Он громоздился в ночи темный, неприветливый и совершенно не праздничный.

Заглянув в окно, Уильям не увидел в гостиной елки, на камине – рождественских открыток. На двери не было венка. А главное, он не увидел ни одного подарка!

– Ну, и что же ты не смеешься? Хочется ведь, наверное, да? – всхлипнула Бренда.

– Мне совсем не смешно, – искренне ответил Уильям. По правде говоря, при виде такого мрачного дома ему стало не по себе. – А почему вы не украшаете дом? – спросил он.

– Если я скажу, ты меня возненавидишь, – ответила Бренда.

– Я и так тебя ненавижу, – Уильям пожал плечами. – Ничего не изменится.

Бренда взглянула на Уильяма, и на ее лице появилась слабая улыбка. Уильям улыбнулся в ответ, и они тихонько засмеялись.

Странно, не правда ли?

– Ты что, не любишь Рождество? – поинтересовался Уильям.

– Конечно, люблю! Это всё она… – Бренда указала на женскую фигуру, которая мелькала в окне.

Уильям сразу ее узнал. Это была та самая неприветливая дама, которую они с отцом встретили пару недель назад, когда направлялись к почтовому ящику. Уильям еще никогда не видел такого серьезного лица, а кожа у этой женщины была бледная, как лунный свет. Приглядевшись, Уильям заметил, что она рвет на кусочки какие-то бумаги.

– Это моя мама, – сказала Бренда.

Уильям ахнул. Мама Бренды была полной противоположностью его папы. С ног до головы она была одета во всё черное, словно собиралась на похороны, а не готовилась к Рождеству! Хотя она выглядела очень мрачной, но Уильям сразу понял, от кого Бренда унаследовала безупречные черты лица. Ее мать была очень хороша собой – точнее, была бы, если бы не выглядела такой грустной. А потом Уильям заметил, что она рвала не бумагу, а… рождественские открытки!

– Зачем она рвет открытки? – удивился он.

– Она… она… – Бренде не удавалось подобрать слова. – Она ненавидит Рождество! – С этими словами Бренда слепила идеально круглый снежок и швырнула его в стену своего дома.

– Но почему? – недоумевал Уильям. – Разве можно ненавидеть Рождество? А твой папа? Он тоже его не любит?

Бренда замерла, сжимая в дрожащей руке наполовину вылепленный снежок.

– В чем дело? – мальчик почувствовал, что Бренда чего-то недоговаривает. Он покосился на динозавра – тот высунулся из-за забора и взглядом подбадривал Уильяма.

Бренда глубоко вздохнула. Кажется, признание давалось ей нелегко.

– Нет у меня никакого папы, – ответила она.

Вот, значит, как!..

– О, – только и смог сказать Уильям.