«Нет, этого не может быть!» – думала Кукла. Девочка слишком сообразительна для своих лет, даже взрослый не в состоянии выговаривать слова наоборот с такой скоростью. Кукла вдруг вздрогнула. А вдруг это симптом какой-нибудь опасной болезни?!
– Мама готовит обед, папа читает газету, – проговорила Кукла, понимая, что сказанное ею глупо, но это оказалось первым, что пришло ей в голову.
– Мамапапа готовит обед и читает газету! – сказала девочка.
– Кто это
– Филипп, – сказала девочка и спряталась в сапог.
Повисло молчание. Кукла опять не нашлась, что сказать.
– Что ты там, в сапоге, делаешь? – спросила она через некоторое время.
Девочка молчала.
– Где ты? Я тебя не вижу…
– А я тебя вижу, – сказала девочка.
– Ты как мышка. Как мышка в головке сыра, которая для нее лучше всего мира.
– Нет, я девочка.
– А раз ты девочка, то вылезай из сапога.
– Не могу.
– Да что ты там делаешь?
– Я лечу, – сказала малышка.
– Наверное, плывешь? – поправила Кукла девочку.
– Наверное, лечу, – сказала малышка.
«Боже мой», – дивилась Кукла. Надо сказать, что у Куклы не было никакого опыта общения с детьми, но ей казалось, что четырехлетние дети все-таки так не разговаривают.
– Эй, выгляни, пожалуйста, я хочу у тебя кое-что спросить.
– Что? – спросила девочка, но головы из сапога не высунула.
– Ты знаешь, сколько будет два и два?
Из сапога высунулась рука с четырьмя растопыренными пальцами.
– А сколько тебе лет?
Девочка снова показала четыре пальца.
– А тебе? – послышался ее голос из сапога.
Кукла встала, нашла лист бумаги и ручку, крупно написала на бумаге цифру 80 и повернула лист в сторону девочки.
– Вылезай, тогда увидишь! – сказала Кукла.
Малышка высунулась.
– Восемьдесят! – сказала она.
– На самом деле мне еще не столько, восемьдесят исполнится в декабре.
– Ты в двадцать раз старше меня, – сказала девочка.
– А это значит, что ты в двадцать раз моложе меня, – сказала Кукла.
Кукла снова забеспокоилась. Теперь она спрашивала себя, а не слишком ли девочка умна для своих лет. Надо поговорить об этом с Бебой. Бедная Беба, она там у себя в комнате, должно быть, в полном отчаянии. Давид сейчас недоступен, его не спросишь, он по горло занят оформлением дел, связанных с Пупой.
– Послушай, детка, а не заказать ли нам с тобой сюда чего-нибудь сладкого из кондитерской? Что скажешь?
Девочка высунулась из сапога и кивнула.
– Мороженое или пирожные?
– Первое, – сказала девочка.
Кукла с облегчением вздохнула. Все-таки она совсем ребенок. Маленькая, сладкая девочка.
– А Тото?
– Какой Тото? – удивилась Кукла.
Вава пальцем показала на щенка.
– Хм. Тогда давай пойдем гулять, купим собачьих пирожных для Тото, а потом сядем где-нибудь и съедим мороженое. Что ты на это скажешь?
Девочка выбралась из сапога и без колебаний протянула Кукле руку. Кукла заметила, что у девочки темные, сросшиеся на переносице брови, которые на ее круглом личике кажутся похожими на примитивное изображение летящей птицы.
Все вылезло наружу. Как будто кто-то выломал дверцу шкафа в ее маленькой комнатенке на медицинском факультете, где она всю жизнь рисовала теперь никому не нужные рисунки, и они, свернутые в пыльные рулоны, вывалились из шкафа и размотались, как обои. Как высвободившиеся пружины, перед глазами Бебы выскакивали отдельные фрагменты: кости, мышцы, нервы, вся нервная система, железы, органы воспроизводства, мочевой пузырь, сердце, вены, артерии, печень, ухо, ушной канал, железы, желчь, желудок, кишечник, тонкая и толстая кишки, прямая кишка, анус, легкие, гортань, пищевод, глаз. Это было Бебино поле, Бебина «Герника». В этом бумажном хаосе блуждал затерявшийся сын Бебы.
Да, у Бебы был сын, Филипп. Склонность к рисованию он унаследовал от нее и сразу после окончания академии отправился за границу, сначала в Италию, потом в Лондон. Там он и познакомился с этим своим