Далее на очереди был звонок домочадцам. Правильнее было бы позвонить Марии, но вот парадокс — позвонить Алексу мне хочется сильнее. И что-то внутри меня доверяет ему намного больше. Однако дилемма решилась сама. Пока я смотрела на дисплей телефона и пребывала в размышлениях, коварный аппарат самостоятельно разразился пронзительной трелью. От имени няни, высветившимся на экране, я даже поморщилась. Слишком уж мне не хотелось сейчас с ней общаться. Не знаю даже почему. Последнее время ее присутствие меня неуловимо напрягает, словно в доме чужак, но такого к счастью быть не может, ведь так? Мои домочадцы приносили мне магическую вассальную клятву, которую невозможно нарушить, хотя можно и обойти. Но я уверена, что у Марии на такое фантазии не хватит.
— Алло, — мой голос прозвучал намного суше, чем мне хотелось.
— Виктория Вячеславовна, это возмутительно, — воскликнула няня, забыв поздороваться.
— И вам добрый вечер Мария, — иронично произнесла я. — И что же такого возмутительного вы хотите мне поведать.
— Ваш… сожитель не привозил сегодня девочку после того, как проводил вас. Это просто уму непостижимо, что позволяет себе этот наглый человек. А когда я позвонила с требованием привезти малышку под защиту дома, меня отчитали как… соплячку, — последнее слово совсем уж было пропитано возмущенным негодованием.
Я выдохнула, вздохнула. И снова выдохнула. И так раз пять.
— Мария Ивановна, — мне казалось, что вместе со словами из моего рта вылетают снежные кристаллики, — я вам напоминаю. Что когда я представляла Александра Станиславовича тем, кто работает в моем доме, то упоминала, что его приказы оспаривать имею право только я, так как вас нанимала. Далее, я не называла Александра своим сожителем, я представила его как отца Лилии и моего будущего супруга. Так скажите мне Мария Ивановна, — мой голос почти сорвался до шепота и пришлось приложить немалое усилие воли, чтобы вернуть ровный тон, — почему вы считаете, что можете у него что-то требовать.
— Виктория Вячеславовна, — неверяще выдыхает Мария, — вы же это несерьезно. Ну какой он для нее папа. Мне не меньше вашего известно, что ваш муж погиб пять лет назад. Он не может быть отцом. Я вообще не понимаю вашего легкомыслия. То, как легко вы оставили девочку с фактически малознакомым мужчиной, говорит совсем не в вашу пользу. Я же волнуюсь, как вы не понимаете?
— Я все отлично понимаю, — теперь моим голосом можно замораживать продукты, а в номере ощутимо похолодало. — Но то что вы озвучили, вас совершенно не касается. Мария, вы уволены. Расчет и свободу получите, как только я вернусь. Всего доброго, — и нажала на сброс, не желая слушать возражения и оправдания.
От бешенства и злобы меня буквально колотило. И стоит ли говорить, что именно в таком состоянии я и набрала номер Александра.
— Ты что творишь? — зашипела я в трубку, стоило только услышать мужской голос.
— Ммм, ем? — с вопросительно-насмешливой интонацией спросил мой собеседник.
— Что значит ем? Где мой ребенок?
— Наш ребенок, рядом со мной, ест мороженое и болтает ногами, так как у нас большой перерыв между лекциями, — обстоятельно ответил мужчина.
Я устало выдохнула вновь опускаясь на кровать. С ним невозможно ругаться. Чем взвинченней я становлюсь, тем спокойнее и насмешливее реагирует он. Его ирония с одной стороны выводит из себя, с другой — остужает голову и на многое заставляет посмотреть с другой стороны.
— Скажи, а ты не мог нормально поговорить с няней? Зачем довел ее до истерики?
— Вика, ты меня, конечно, прости, но твоя няня сама виновата. Для того чтобы мне полоскали мозг, я выбрал себе женщину и это теперь позволено только тебе. Терпеть приказы какой-то левой мадам я не намерен. Кроме того, не знаю как у тебя это получалось, но я просто не могу оставить своего ребенка с человеком, которому не только не доверяю, но и испытываю сильную неприязнь. Я понятно изложил свою позицию?
— Вполне, — выдавила я. — То есть ты пока намерен везде ее с собой брать?
— А что такого-то? — неподдельно удивляется этот му…жчина.
— Знаешь, Александр, — я откидываюсь спиной на кровать и предельно внимательно изучаю потолок, не видя его впрочем, — как оказалось профессия артефактора весьма опасная штука. А уж если этот артефактор имеет в данном деле монополию практически промышленных масштабов, то дело опаснее вдвойне. По документам моя дочь — не моя дочь.
— Как это? — растерялся Александр.
— А вот так, — хмыкнула я. — Я никогда не рожала девочку Вронскую Лилию Олеговну. По моей просьбе, все документы на мою дочь были уничтожены и упоминание о ней стерто отовсюду. У меня дома лежат копии. И при желании все можно восстановить, но никто, никто, кроме Ильи и домашних не знает о том, что моя дочь существует. Я хотела обезопасить ее. Если ты посмотришь на ее шею, то увидишь амулет, который включается, когда она выходит из дома. Мощнейший полог отвлечения, который я отключила, чтобы не вызывать у тебя вопросов.
— Вика, — он говорил мягко, как с тяжело больным человеком, — теперь тебе не нужны такие меры безопасности. Поверь, я сумею защитить вас.