Снежинка

– Ты рассчитывала, что наша дочь будет только твоей, и вновь жестоко просчиталась. Снежана не переставала быть и моей, и теперь она больше моя, чем твоя, и вскоре, думаю, ты в этом убедишься. Ты проиграла везде, где только могла.

Это был уже перебор. Но слова были сказаны, и она, сжав кулаки, бросилась на меня, но тут же запнулась о кресло, потеряла равновесие и рухнула к моим ногам. Я поднял ее и помог сесть. Бешенство из нее как ветром выдуло. Все – воля, самообладание, уверенность – куда-то делось. Остались лишь силы, чтобы хныкать.

Я уже бежал к двери, а вслед мне летело:

– Жена ж я тебе, Влад. Жена!..

Не помню, как преодолел лестницу. Помню лишь, как на улице начал звонить Полине.

– Все хорошо, Влад, все хорошо, – успокаивала она меня. – Сейчас последняя ученица, минут через двадцать – домой, заберу Сашеньку из садика, приготовлю наскоро что-нибудь… Быстрее ко мне.

* * *

– И это все? – спросила Полина, выслушав мой рассказ. – Плюнь да разотри. У нее климакс.

– Не понимаю, почему она со мной не разводится? Я же ей больше не нужен.

– О разводе, дорогой, и речи не будет.

– С чего бы такая уверенность?

– Есть женщины, которые не могут не быть замужем. Неважно, какие из них жены, но они непременно должны находиться в супружеской упаковке. Твоя жена, полагаю, – из этой породы…

Полина уже уложила Сашеньку и теперь чувствовала себя совершенно раскованной, как бывало обычно, когда все основное ею сделано, а я нахожусь в ее обществе. В такие минуты она позволяла себе полностью пренебрегать условностями.

– Слушай, Влад, ты никогда не думал, почему я пригласила тебя приехать в ту ночь?

– Я полагал, что это было одно из твоих настроений.

– Ну, в целом ты прав, но это было особое настроение, – сказала она и, видя, что я жду продолжения, добавила, – я хотела предложить тебе сделать нашего ребеночка.

Признаться, чего-то подобного я ждал, хотя не думал, что она заговорит об этом так просто. Мне сотни раз задавали вопрос о втором ребенке, и я всегда старался уклониться от его обсуждения и не столько потому, что не люблю лазанья в душу, а из-за боязни быть непонятным. Но вот все, что касалось Полины, находилось для меня как бы в другой плоскости, и сейчас я усиленно соображал, как найти слова, чтобы мой ответ был максимально честным. Я чувствовал на себе ее взгляд и терялся в догадках.

– Ну, Влад, что скажешь?

Я взглянул на нее, такую непохожую на все, что окружало меня, на такую одну-единственную и вдруг сообразил, что если меня и поймет кто-то, то именно она, и не надо каких-то особых слов, достаточно самых обыкновенных.

– Поленька… Поверь, если бы я хотел второго ребенка, то лучшей матери, чем ты, мне не найти… Но. Видишь ли, есть писатели одной книги, ученые одной идеи, а я вот папа одного ребенка… Говорят, двое детей – это как два родительских пальчика… Так вот, у меня один такой пальчик… Другого не нужно.

Она помолчала, видимо, тоже подбирая верные слова, и, не найдя таковых, сказала самые нехитрые:

– Тогда просто будем вместе.

Был, кстати, между нами и другой вопрос – о папе Сашеньки, но я все никак не решался задать его, боясь, что она может не так понять, но однажды вдруг ни с того ни сего стал смелым.

– Давай не будем об этом, Влад, я в этой истории такая дура, ты мне не простишь. – Есть теперь Сашенька. Разве этого мало? У нас есть.

– Давай не будем, – согласился я.

На том и порешили.

5

Сашенька сразу меня принял, подружился и стал задавать вопросы. Он задавал очень разные вопросы. Однажды спросил даже, что такое «свобода», и я честно ответил, что не знаю. «А почему?» – заинтересовался он. «У меня ее никогда не было, и я не могу рассказать о том, чего никогда не имел»…

Этот ангелок облюбовал мое продавленное кресло, где сидел, склонив свою льняную головку неизменно чуть вправо, а я пристраивался на скамейке рядом и читал ему все то же «Тараканище» и «Федорино горе»; песню Федоры я пел все также bel canto, как когда-то Снежинке. Только в отличие от ее мамы, называвшей меня идиотом, Полина, пытавшаяся навести в моей берлоге хотя бы видимость порядка, аплодировала и звала на «бис».

В такие минуты я возвращался в те времена, и порой мне даже казалось, что почти ничего не изменилось, и, наверное, чтобы доказать это самому себе, я предложил Сашеньке сочинять рассказики, как когда-то Снежинке, он охотно согласился, а я их сохранял в компьютере. Эта жизнь мне начала постепенно нравиться, хотя ностальгия не только не ослабевала, а, напротив, скорее усиливалась. Я подумывал даже, чтобы взять маленькую собачку, но возникала неразрешимая проблема выгула в период моих командировок. Обременять этим Полину я не мог. У нее и без того были огромные нагрузки.