Снежная девочка

– Агент Миллер, вы отстранены от исполнения своих служебных обязанностей на один месяц, в течение которого вы не будете иметь доступа к объектам, ресурсам и материалам, являющимся предметом текущего расследования. Ваши дела будут автоматически переданы агенту Ваксу.

Бен кивнул, неверяще глядя на коллег, а те избегали встречаться с ним взглядом. Ему казалось несправедливым, что такой человек, как Спенсер, добился успеха, избегая неприятностей, а не встречая их лицом к лицу, как он. Миллер встал, взял свой серый плащ и в последний раз посмотрел в глаза Спенсеру:

– Знаешь, в чем отличие между нами? Тебя всегда волновал этот чертов коэффициент раскрываемости, а я заботился как мог о каждом несчастном, который исчез с лица земли.

– Так позаботься о том, чтобы не исчезла твоя карьера, – ответил ему Спенсер.

Бен повернулся и ушел, оставив Спенсера позади, не зная, что ждет его в будущем.

Некоторое время спустя файл под названием Kiera_4.mp4 появился в интранете в папке Миллера, где он хранил все материалы расследования Киры, но сам агент уже некоторое время в растерянности стоял на улице.

Он набрал номер Мирен Триггс, журналистки «Пресс», которая всегда была для него назойливее мухи, но та не ответила. Тогда он позвонил в «Манхэттен пресс» и попросил ее к телефону, но девушка с приятным голосом вежливо ответила, что Мирен весь день не было в редакции.

– Где тебя черти носят?? – выругался он, положив трубку.

Глава 40

У каждого из нас внутри есть тени всех форм и размеров, и, когда приходит время, некоторые из них вырастают, закрывая собой все остальное.

Мирен Триггс

1998

Зрелище было не из приятных, но когда в 1998 году по телевизору показали, как горит в огне Джеймс Фостер, пока я сидела на диване, разговаривая с его женой и почти ощущая, как его дети спят наверху, жалости я не испытала. Это было… как будто впервые в жизни на моих глазах негодяя настигла справедливость. Наконец-то.

Не помню, фыркнула ли я или расцвела ли на моих губах улыбка при виде этого образа, но, клянусь, именно так я чувствовала себя внутри. После первого шока от увиденного и прочитанного заголовка, бегущего по экрану (последние новости: Дж. Ф. сожжен заживо после освобождения без предъявления обвинения) на круглосуточном канале новостей, профессор сказал Маргарет, что сожалеет о том, что случилось с ее мужем, а я молча вышла на улицу, не желая показаться лицемеркой.

Мне было чертовски приятно, и я не хотела портить это ощущение. Особенно после того, как профессор сказал мне, что я одной ногой в «Пресс», если смогу пройти испытание и написать статью о Джеймсе этой же ночью. Я нервничала и радовалась. Это была сладкая смесь чувств. Несмотря на то что я не нашла Киру, ощущать справедливость было приятно, и хотя этот путь расследования оказался тупиком, я не собиралась так просто сдаваться.

Дождавшись полиции и повторив им то, что Джим уже рассказал прокурору, мы отправились в редакцию. И там случилось нечто волшебное. В этот час там почти не было сотрудников, а издатель встретил нас крепким и искренним рукопожатием. Я написала статью, которую мои родители с гордостью повесили в рамку в гостиной, и единственное, что меня волновало, – это не оставить ни малейшего сомнения в том, кем на самом деле был Джеймс Фостер. Когда я закончила и все зааплодировали, возник тот момент единства, та искра, которая превращает нервозность в радость, и это был первый раз, первые несколько часов, когда мне удалось вычеркнуть из головы произошедшее со мной той ночью в парке, который я больше не осмеливалась пересекать.

Мы вышли из редакции около трех часов ночи, и Фил Маркс, издатель, попросил меня быть на редакционном собрании на следующий день в четыре. Мне предложили контракт на вторую половину дня, после занятий, пока не закончу университет. Мы с Джимом вошли в лифт серьезные, молчаливые, почти избегая встречаться взглядом. Поймав такси, которое ехало в противоположном направлении, мы сели вместе, и он, не задумываясь, назвал адрес моей квартиры.

– Поздравляю, – сказал он. – Ты принята.

– Да…

Я сидела как на иголках, понимая, что вот-вот совершу неизбежную, но катастрофическую ошибку. Профессор молча смотрел прямо перед собой, и я видела, как его коричневый ботинок постукивает по коврику.

– Я гово…

И тогда я наклонилась и поцеловала его, прерывая то, что он собирался сказать.

Мгновение спустя его губы разомкнулись, словно двое влюбленных при расставании в аэропорту. Отстранившись, он посмотрел на меня. Шмоер не сводил с меня глаз в темноте такси, а за окном проносились огни Манхэттена, периодически освещая его губы и трехдневную щетину. Я снова потянулась к нему и поцеловала. На мгновение он замер, словно наслаждаясь, но потом оттолкнул меня, и я подумала, что ошиблась и на этом все закончится.

– Это неправильно, Мирен, – прошептал Джим самым мягким голосом, который я когда-либо слышала от него.