Да, что-то подобное Глеб встречал в записях. Он не был уверен, но о чувствах в рукописи было упоминание. Кажется, «муж не чаял души в своей избраннице, а она оставалась холодна. Ибо, сердце ее навеки замерзло. Такова природа из Дара — он отбирает тепло и эмоции Видящей, оставляя внутри ее души лед. Такой же равнодушный и совершенный, как и их красота». Странно, — мужчина задумчиво посмотрел на Реина.
— Это я настоял на рождении ребенка, хотя Ирмелин была против. Просила немного повременить с рождением детей, — еще бы, она уже знала, что жить ей останется ровно год, — нахмурился Глеб. — Я боялся, что останусь один, без своей Ирмы. И я настоял, нет поставил ультиматум — либо ребенок, либо…. Это была трусость с моей стороны. Я сказал, что убью ее на глазах у всего гарнизона, — с трудом признался Реин в своем поступке, — ни мне, так никому! Это было эгоистично с моей стороны, но я был уверен, что ребенка такая, как Ирмелин, не бросит никогда. Я ведь и в момент ее смерти сказал ей об этом, что она бросает своего ребенка. А она только посмотрела с укором и не сказала ни слова, — Константин Сергеевич снова глубоко вздохнул, продолжая рассказ. — Во время беременности Ирмелин становилось все хуже, а врачи только разводили руками — слабое сердце. Может не выдержать родов. Она слабела, а я метался, как раненый зверь, ища способы облегчить ее состояние. Даже потребовал… — генерал снова вздохнул, с трудом проталкивая воздух в легкие, — но врачи сказали, что на позднем сроке это равносильно смерти.
Он судорожно сглотнул, а в его глазах Глеб заметил стоящие слезы. Понятно, он хотел избавиться от ребенка, но было уже поздно. В тот год уже родился его отец, Колесо Судьбы сделало свой оборот.
— Я смирился, опустил руки. Мне было стыдно смотреть в глаза Ирмелин, но она умудрялась найти слова поддержки для меня. Ни в чем не винила. Ирочка родилась довольно крепкой, — тут генерал тускло улыбнулся, — а вот Ирма стала угасать на глазах. Я вызвал свою мать, чтобы она присмотрела за внучкой, нанял несколько нянек. Я совсем перестал обращать внимание на дочь. В своих последних словах Ирмелин просила меня позаботиться о дочери….
Генерал откинулся на спинку инвалидного кресла, в котором сидел.
— Я и тут не сдержал своего обещания, не позаботился о дочери. Ирина росла довольно колючей и нелюдимой девочкой, в школе общалась только с несколькими друзьями и своим двоюродным братом. Потом неожиданно оказалась втянута в сомнительную компанию, благо мне быстро «донесли» о тех, с кем она общается. Я забрал дочь и уехал из того города. Тогда мне предложили хорошую работу в Министерстве, и я определил Эйрене в закрытый пансион, где обучались дочери из состоятельных семей. Это в то время не афишировалось, но подобные заведения существовали, и отбор в них был весьма строгим. Я думал, что делаю ей это во благо, а оказалось, — генерал тяжело вздохнул. — Она пыталась несколько раз сбежать оттуда, подбивала других, недовольных своим положением, девушек на бунт, а потом смирилась. Но, думаю, именно тогда она затаила на меня еще большую обиду. Вернулась более нелюдимая, сама поступила в медицинский институт, но не в столице, а в провинции. После окончания она вернулась домой, я постарался, чтобы она получила самое лучшее распределение, но и тут я промахнулся. Ирина не желала ничего от меня брать. А когда она засобиралась замуж за сына моего сослуживца, я не выдержал. Я видел, что Эйрене не любит его, но упорно ломает себе жизнь. Да и что она могла получить рядом с тем, кто не пропускал ни одной юбки мимо себя?
Реин сжал ладони в кулаки и в бессилии стукнул по полированной поверхности стола. Он снова переживал свою жизнь, но Глеб был уверен, что сейчас ему необходимо было выговориться. Только интересно, почему для этого он выбрал его в качестве слушателя? Он был посторонним человеком, а Реин рассказывает ему то, в чем редко признаются даже на исповеди у священника.
— Они поженились вопреки всему, несмотря на то, что он был женихом ее подруги, несмотря на мой протест. Из-за ее выходки со мной перестали общаться родственники, обвинив меня в том, что я воспитал неблагодарную эгоистку. Но не это важно… Эйрене обвинила меня в том, что ее мать умерла, что это я виноват в том, что она…она скоро умрет. Я даже дар речи потерял от ее обвинений, что не смог никак объяснить свои поступки. А она и не ждала ответа, просто хлопнула дверью и уехала с мужем. В следующий раз я увидел ее только через несколько лет. Я следил за карьерными успехами ее мужа, продвигал, где требовалось, мне хотелось, чтобы они оба вернулись в наш город, были рядом. К тому же, она ждала ребенка. Я надеялся, что внук сблизит нас.