Снежная Королева (СИ)

Вороной жеребец с роскошной шелковой гривой, гордой статью и черными, как ночь, глазами приглянулся мне сразу. Мне тогда лет пятнадцать было. Лошадей, да и прочую живность, обитающую на нашей ферме, я не боялась, но этот гордый красавец сразу показал свой норов, вдребезги разбив загон, который ему мастерили несколько дней. Лишь отца послушался. Он у меня бывший военный, десантник, авторитет у него непререкаемый. Даже место главы поселка предлагали, но папа отказался. Он тут и закон, и порядок, даже местная шпана по струнке ходит. Я вот тоже слушаюсь его… иногда.

Мне-то он в первый же день запретил подходить к Лютому, боялся, что норовистый жеребец меня покалечит. Но я была бы не я, если бы не нарушила его запрет в первый же день. Едва папа скрылся из денника, я пробралась к Лютому, села напротив него и принялась… с ним разговаривать. И пусть меня считают странной, но это помогло мне наладить контакт с этим умнейшим животным. В свой следующий визит я задабривала жеребца всяческими вкусностями, вроде яблок, морковки или кусочков сахара, но он только фыркал и бил копытом.

Наша дружба началась немного позже. Спустя несколько дней один из работников отца решил наказать Лютого за неповиновение и замахнулся на него кнутом. В тот день отца на ферме не было, а я находилась по близости, осматривая пегую лошадку местного жителя, который жаловался, что она стала прихрамывать. В общем, в тот момент, когда Денис попытался ударить Лютого, меня словно молнией ударило, а в глазах потемнело. Я резво метнулась, пытаясь остановить удар, и в итоге сама попала под раздачу. Кнут просвистел мимо лица, а удар пришелся на предплечье. Левую руку обожгло такой болью, что искры из глаз посыпались, а дыхание перехватило. Мельком отметила, что кожу в этом месте рассекло, рана набухла, и потекла кровь. Я замерла, раскинув руки в стороны, пытаясь закрыть собой животное, забывая про боль и страх. Мои глаза, верно, метали молнии, потому что Денис и еще несколько мужчин, до этого занимавшиеся своими делами, замерли. Денис так и вообще поражал всех своим «белоснежным» от страха лицом.

— Да…Да-рья Мих…Мих… хайловна, что-то вы дел-лаете? — заикаясь, выдал этот… этот…

— Это ты ш-ш-што твор-риш-шь? — змеёй прошипела я, надвигаясь на него с плотно сжатыми кулаками. Я, не останавливаясь, шла, понимая только, что вот сейчас я могу накинуться на него с кулаками. Денис хоть и был невысокого роста, но все же взрослый мужчина. А мне ведь всего-то пятнадцать лет…

— Осторожнее, — крикнул кто-то рядом, и я резко обернулась, замерев соляным столбом в восхищении. Позади меня, взбешенный и с пеной у рта, стоял Лютый. Он полностью в тот момент оправдывал свое имя.

Но я не испугалась его, понимая, что вся его ярость придется сейчас на мужчин, стоявших рядом со мной. Он меня защищал!

Встав на дыбы, чтобы продемонстрировать всю свою силу и мощь, Лютый был готов обрушить свой гнев на Дениса, и закончиться все для него могло печально.

— Нет, Лютик, не надо, — я цепко ухватилась за его гриву, повиснув вялой тушкой в воздухе, а потом крепко обвила руками мощную шею, обнимая. Я висела на нем, пытаясь успокоить и бессвязно шепча что-то. Конь мотнул головой то ли пытаясь сбросить меня, то ли соглашаясь, но окружающие нас мужчины сделали синхронный шаг в нашу сторону, готовясь ловить мое тщедушное тельце. — Отойдите, вы нервируете его! — захрипела я, крепче вцепляясь за поводья, чтобы успокоить своего друга. Лютик присмирел, но все еще гневно косился на мужчин, переставляя копытами и кружа по загону.

— Пошли все вон, — тихо рыкнула я, а потом погладила вороного по бархатистой морде, — они больше не тронут тебя, — ласково произнесла я, а конь фыркнул в сторону моей окровавленной руки, — ничего, до свадьбы заживет. И меня не тронут. А если что, пожалуемся папе. Он у меня знаешь какой!? У-у-у, грозный, — хихикнула я, поглаживая коня по гладкой шерсти на лбу.

— Покатаемся завтра? — шепотом спросила у Лютого, на что мне в ответ только фыркнули в лицо, обдав горячим дыханием.

Но моей мечте не суждено было сбыться. Отец, узнав о произошедшем, взашей выгнал Дениса с конюшни, а меня отходил прутом, что я три дня не могла сесть, не то, что верхом кататься. Папа, конечно, к вечеру успокоился, а вот я, напротив, сильно на него обиделась. Я понимала, что отец испугался за меня, но если бы я не кинулась к жеребцу, то пострадать могли те, кто находился рядом со мной. Поэтому, папа вину за собой чувствовал, но виду не подавал. Лишь тяжело вздыхал, искоса смотря на меня. Ну а я… мне, наконец, удалось выбить разрешение на посещение Лютого, а вот кататься — ни-ни. Только отцу мы ничего не говорили, это наша с Лютиком тайна.