Он, будто не осознавая ничего вокруг, сомнамбулой двинулся к выходу.
— Готлиб, если ты убьешь Варну, то я… то ты никогда больше не увидишь ни меня, ни дочь…
Хлесткая пощечина оборвала ее слова. Молодая женщина с удивлением смотрела на мужа, на мужчину, которого любила, и не узнавала его. Он был отвратителен в своей мести, уродлив душой, что она отшатнулась от мужа, гадая, когда его подменили.
— Хватит, — отрезал он, направляясь к двери, — будешь сидеть тут, пока я не вернусь.
Прежде чем она поняла, что произошло, дверь захлопнулась, отрезая Юлинну от происходящего, а потом в замке послышался звук поворачиваемого ключа.
— Прости меня, Юлинна, прости, — прокричала из коридора Варна, заставив Юлинну подскочить с силой забарабанить по двери. — И не держи зла!
— Нет! Нет! Прекрати! — девушка попыталась открыть дверь, но безуспешно. От ее крика проснулась дочь, заворочалась в люльке, а потом тихонько захныкала. — Нет! Готлиб! Остановись! — закричала девушка, ударяя кулаками по запертой двери, а потом без сил осела на пол, закрывая лицо ладонями и давясь сдавленными рыданиями. — Она же не виновата…. Не виновата….
— Шагай, ведьма, — раздался гневный окрик Готлиба, а потом шаги стихли.
Ребенок заплакал громче, но Юлинна не могла заставить себя подняться. Она ничего не могла, ничего. Даже без слез проводить ту, которая когда-то давно спасла ее, подарив жизнь не только ей, но и ее матери, не могла. И только ладонь жег кругляш. Осторожно повернув руку, она смотрела на серебряный Трефот, с пылающим внутри красным камешком. Казалось, он подмигивает девушке своим теплым огоньком, будто успокаивая. На обратной стороне была вырезана руна «Отал», а значит, амулет был защитным. Варна хотела напоследок защитить ее, а Юлинна даже не смогла поблагодарить ее за это…
… Жаркое пламя жадно лизало сухой хворост под ногами, причиняя нестерпимую боль. Шестеро мужчин стояли неподалеку, и лишь один из них испытывал небывалый азарт, смотря на муки женщины. Он с торжеством смотрел на осунувшееся и избитое лицо привязанной жертвы. Варна подняла голову, словно хотела рассмотреть что-то в черноте небес, где сейчас не было даже звезд. Они будто померкли, ожидая, когда пламя костра, на котором сожгут ведьму, вспыхнет до самого неба. И только одна мысль жгла ее душу — это место! Они посмели осквернить священное место, где все ведьмы ее рода приносили дары великой Сиф.[1]
Готлиб сделал шаг вперед.
— Признайся хоть перед ликом Смерти, ведьма. Как снять проклятие с моей жены? — громко проговорил он, смачно сплевывая на землю, будто находиться и дышать с ней одним воздухом, ему было противно.
Он с наслаждением смотрел, как она корчится от боли, но к его разочарованию, ни стона не сорвалось с ее плотно сомкнутых губ. Только снисходительная улыбка была на них. И сколько он ее ни пытал, жалость из некогда прекрасных зеленых глаз не исчезала.
— Ты сам проклял себя и ее, Готлиб, — прошептала Варна, чувствуя, как кожа горит, причиняя дикую боль. — Нет способа снять проклятие черной ведьмы, сделанного на крови. А с моей смертью оно лишь станет сильнее. Ты сам обрек жену на смерть!
— Ты лжешь! — в бешенстве выкрикнул Готлиб, кидая свой факел в костер.
— Решил добавить еще огня для верности, — расхохоталась ведьма, а потом посмотрела ему прямо в глаза. Она никогда не могла предвидеть будущее, но сейчас угасающий Дар требовал выхода. — Услышь мое последнее слово, Готлиб, сын Ульва. Избавься от ненависти и моли прощение богов, ибо родится из семени твоего гнилого порченый плод, что станет изживать со света дитя твое и потомков твоих.
— Что-о??? Да будь ты проклята, ведьма!!! Ты смеешь говорить подобное, стоя на костре? Я жизнь положу, но найду твое ведьминское отродье и уничтожу ее. Я сделаю с ней тоже самое, что и с тобой!
— Она уже наказана. И не тебе наказывать ее больше, — с трудом прохрипела Варна, чувствуя, что волосы начали заниматься огнем. Боль стала практически нестерпимой, но она все же договорила, — а спасет… всех… лю…бовь….
— Любовь?!!! Да ты спятила, ведьма! — расхохотался Готлиб, с ненавистью смотря на Варну, которая с легкой улыбкой на губах смотрела куда-то вдаль, в темноту леса.
— Любовь… Хани, — прошелестел голос Варны, а изумрудные глаза с надеждой посмотрели в небеса, занимающиеся багряным восходом. Где-то там, в небесных чертогах, в прекрасном Асгарде[2], живет золотоволосая Сиф, ее покровительница. — О, Великая Сиф… прими… мою последнюю жертву….
Кожа съежилась под натиском огня, а женщина обвисла на веревках, которыми она была привязана к исполинскому дубу. Воздух вокруг низко загудел, и мужчины с опаской заозирались по сторонам, а потом все вокруг полыхнуло ярким заревом.