Палачи разом отшатнулись, а на том месте, где была сожжена ведьма, резко угасло пламя. Они ожидали, что на этом месте останутся обгоревшие останки, но под ногами лишь хрустели почерневшие головешки от поленьев. Огромный кряжистый дуб, который веками рос на этом священном для ведьм месте, остался стоять почерневшим исполином, а прежде зеленая трава вокруг пожухла и окрасилась в багрово-алый цвет.
— Род ведьм канул в Лету, — торжественно произнес Готлиб, но ответом ему была мрачная, давящая на уши, тишина. Мужчины стояли, молча глядя на место казни.
— Надеюсь, теперь ты успокоишься, — из темноты выступил мощный силуэт мужчины. Его лицо было перечерчено шрамами, напоминавшими о войнах, что он прошел. Он остановился напротив кучки палачей, которые взирали на него с обреченностью.
— Дагрун, брат, — Готлиб шагнул в его сторону, намереваясь обнять, но его остановил брошенный в ответ презрительный взгляд, — ты пришел.
— Твоя жена отмщена, брат? — равнодушным тоном спросил Дагрун, кивая на засохший дуб, — теперь ты спокоен?
— Пока жива эта змея, которую ты имел неосторожность назвать своей женой? — недобро усмехнулся Готлиб. — Нет, брат, я не успокоюсь, пока не найду ее.
— Усмири свою ненависть, Готлиб, — ровно произнес Дагрун, осаживая брата, — ты слышал, что сказала Варна. Йоханна — моя жена, и наказывать ее буду я, а ты не посмеешь подойти к ней, иначе будешь иметь дело со мной…
— Что? Ты… ты тоже предал меня, — Готлиб с ненавистью смотрел на брата, — значит, ты мне тоже не брат. А если встанешь на пути, пощады не жди.
— Я услышал тебя, Готлиб, — равнодушно проронил Дагрун, скрываясь во тьме ночи.
Постепенно поляна опустела, свет луны мягко серебрил обгоревшую кору исполинского дуба, словно хотел залечить его раны. Из леса пошатываясь и спотыкаясь, вышла рыжеволосая девушка в темном плаще. Осторожно осмотревшись, она откинула с головы капюшон, на мгновение застыв перед местом казни. Сейчас ничего в ее облике не напоминало ту юную, беззаботную ведьмочку с волосами цвета солнца. Сейчас это была древняя старуха с блекло-серыми глазами. Тьма, у которой она искала помощи, сама отказалась от нее, забрав красоту и молодость, а новорожденный сын отобрал и последнюю искру дара богов. Она сделала несколько шагов и упала на колени. Пальцы зарылись в теплую землю.
— Мама… мамочка, прости меня, — прошептала она, сжимая в ладонях теплую землю с еще горячими угольками, — что же я наделала… прости…
Слезы медленно катились по ее щекам. Она ничего не могла сделать и сама все разрушила. Все разрушила, пустив в свое сердце ненависть и зависть.
Любовь… любовь… всех спасет любовь…
Ветерок шептал несколько слов, что произнесла ее мать перед смертью, пробегая шаловливо по ее волосам, будто рука матери касалась их.
Всех спасет любовь….
—…а-а, ф-ху, — я подскочила, все еще ощущая ласковое прикосновение ветерка к своим волосам. Что это было? Сон ли? Я прижала руку к груди, чувствуя, как бешено колотящееся сердце, постепенно успокаивается.
Такое мне еще не снилось! Это было просто ужасно! Никак не пойму, почему эти люди приходят ко мне во сне? Как они могут быть со мной связаны? Хотя ответ тут очевиден — это кто-то из моих славных предков. И что-то мне подсказывает, что эта седовласая девушка-женщина, рыдающая над колыбелью, которая так рьяно защищала ведьму Варну от своего мужа, приходилась мне дальней родственницей. Черты ее лица лишь отдаленно имели сходство с моими, но я сочувствовала ей гораздо больше, чем той же Варне.
Хотя…. Она же была ведьмой, не отсюда ли «растут» корни моего дара, ведь она говорила, что он передается по женской линии? Что-то я совсем запуталась. И почему эти сны не имеют собственной последовательности? Они снятся хаотично, вызывая полный сумбур в голове.