Снежная Королева (СИ)

Торуну исполнилось шестнадцать на прошлой неделе. Дагрун несколько раз напомнил сыну, чтобы он посетил дом бывшей ведьмы, что находился в глухой чаще леса. И сын ушел тогда, его не было несколько дней. То, что Йоханна не причинит зла их сыну, он знал, был уверен в ней. Если она переступила через свою гордость и попросила его, бывшего мужа — да что там, он и по-прежнему был им — Дагрун не мог отказать ей в просьбе. Да, он до сих пор был ее мужем, хотя никто об этом не знал. Дядя и отец полагали, что первым, что сделал Дагрун — обратился к жрецу, чтобы аннулировать брак, и поэтому продолжали наседать на него с требованием снова жениться. Он не знал, почему поступил именно так, был ли причиной их с ведьмочкой общий ребенок, но последний шаг мужчина не сделал. И теперь его интересовал вопрос, был ли Торун у матери?

Дагрун оказался в глухой чаще леса, где находился домик ведьмы, примерно через пару часов. То, что у мальчика заняло весь день, он преодолел быстрее. Мужчина ворвался в низенькую избушку и замер на пороге.

Йоханна….

Она лежала на жестком настиле, служившим ей постелью, одетая в яркое зеленое платье, расшитое серебряной нитью. Это было то самое платье, которое он преподнес ей перед свадьбой. Именно в нем она стояла рядом с ним у алтаря в храме и лила слезы. Но она помнила это и хранила его. Ее волосы, уже не рыжие, а практически серебряные, волной раскинулись по плечам, укрывая плечи и грудь. Лицо ведьмочки, покрытое сеткой морщин у рта и глаз, не потеряло былой красоты, и было безмятежным. В свои тридцать пять она выглядела практически старухой, заплатив за свое проклятие красотой и молодостью. Но перед его глазами она по-прежнему была все той же юной, хрупкой девушкой с солнечной улыбкой. Какой он запомнил ее на празднике весеннего равноденствия.

Его Йоханна… Хани… мертва.

Дагрун сделал шаг и, шатаясь, приблизился к ней, опускаясь перед ее последним ложем на колени. Он прижался к холодной руке жены, целуя ее пальцы. Он всю жизнь любил только ее.

— Как же так, Хани? Почему ты сообщила мне так поздно? — прохрипел Дагрун, проводя дрожащими пальцами по ее полуприкрытым векам, окончательно закрывая их и пряча навсегда их зеленый цвет. Она искупила свой грех, после смерти вернув себе их истинный цвет, принадлежащий всем ведьмам ее рода. Дагрун чуть повернул голову, проследив взглядом туда, куда смотрели мертвые глаза его жены. На стене висел портрет их сына, который кто-то очень досконально нарисовал на тонкой ткани простым углем. И ему снова вспомнились грязные руки и одежда мальчишки, на которые он сначала не обратил внимания. А сейчас сам смотрел на портрет сына, сжимая в руках бумаги, которые так и не выпустил из них. Отложив все напоследок, мужчина решил отдать свой главный и последний долг той, которая была смыслом его жизни.

Костер вспыхнул ярко, жадно вылизывая сухой хворост и дрова, что Дагрун щедро положил вокруг смертного одра своей ведьмочки. Он насобирал его много в округе, должно было хватить. Он долго не мог оторвать взгляда от тела, что лежало на сооруженном им в спешке постаменте. Смотрел, как языки пламени лижут ткань платья, как сворачивается и обугливается кожа от жара. Он мысленно обращался к богам, прося, чтобы они приняли душу, заплутавшей однажды во Тьме, ведьмочки, простили ее и подарили шанс на покой. Он помнил, как Варна перед смертью призывала свою покровительницу богиню Сиф, но Йоханна добровольно отреклась от нее, перейдя во Тьму, а потом и вовсе осталась без защиты богов. Поэтому Дагрун просил их всех простить свою непутевую жену.

Костер медленно догорал, оставляя мужчину в ранних сумерках одного. Он смотрел на то, что осталось, на пепелище вокруг, а затем принялся закапывать останки. Боги не услышали его мольбы, а, может, просто остались равнодушны, но не ему, смертному, винить их.

В дом он вернулся глубокой ночью, зажег несколько свечей, что озарили мягким светом пространство вокруг — маленькую комнатку, разделенную на две части большой печью. В углу сушились пучки трав, на полках в ряд стояли баночки с порошками и бутылочки с какими-то настоями. Мужчина сел на пустое ложе, зарываясь пальцами в соломенный тюфяк, а под валиком скрученной шкуры, служившей подушкой, он неожиданно нащупал лист бумаги, исписанный ровным витиеватым почерком Йоханны. Дагрун развернул послание, понимая, что оно предназначено ему. Последняя весточка его жены. Почему она сразу не передала его с мальчишкой — непонятно. Возможно, знала, что он придет сюда, к ней. Наверное, да.

' Дагрун!

Не знаю, смею ли я так обращаться к тебе, но… все же.

Прошу, не вини Торуна за то, что он не пришел ко мне. Он просто не понимает всего в силу своего возраста. Ему и так придется нелегко, и потребуется твоя помощь. То, что хотят возложить на него боги, может свести с ума, поэтому… я просто хотела, чтобы он познал счастливое детство, и тянула с этим разговором до последнего. Он станет тем, кто понесет нелегкое бремя на своих плечах, а потом еще и передаст своим потомкам. Но…