Снежная Королева (СИ)

Всё можно изменить… Всё может изменить всего один момент, как изменила его когда-то я. Сейчас это сложно понять, но… к этому может прийти только тот, кто пройдя все испытания, сможет сохранить согласие в своей душе и надежду, что все изменится. Проклятие можно снять, оно обратимо. Смерть моей… смерть Варны искупила часть моей вины, смягчив его и даруя от богов надежду на его снятие.

Передай Торуну важное условие. Его можно передавать только на словах, не доверяя бумаге. «Только тот, кто не узнает и полюбит, а на смертном одре предложит то, что дороже всего на свете, вырвет из объятий смерти, станет свободен и долг будет уплачен».

Записи, что отдаст тебе Унни, содержат в себе все то, что произошло. И Торун станет первым Вестником воли богини Фригг[1]. Лишь она одна откликнулась мне, пообещав свою помощь и защиту. В обмен на то, что наш сын станет основателем нового, своего, рода. Я не знаю, поверишь ли ты мне, но это все правда. Отдай это сыну, и Агисхьяльм тоже. Он будет вести его и других Вестников к той, кому он передаст волю богини.

Прощай, Дагрун. Спасибо за то, что все это время был моим незримым защитником. И за то, что однажды сделал меня счастливой. Да, хранят тебя боги, Дагрун Хансен.

Твоя Хани.'

Дагрун смял листок в руке, посмотрев на свой сжатый кулак, в котором до сих пор сжимал тоненькое колечко его жены. Почему-то он так и не смог надеть его ей на палец, как знак того, что она навсегда останется его женой. Да, и Хани, наверное, была бы против, ведь она никогда не хотела быть его женой.

Свечи медленно догорали, погружая комнату во мрак, а мужчина все так же сидел, глядя пустым взглядом в ночь. Он любил ее всю жизнь, а она — нет. Лишь сын сделал ее счастливой, а он и это отобрал у нее, желая причинить боль. Разве, можно это назвать любовью? И все же… все же она считала его своим, как и он — ее.

Мужчина поднес скомканное письмо к догорающему огоньку свечи и подождал, пока бумага не вспыхнет в его руках. Свет озарил его усталое лицо, а потом сон начал таять вместе с догорающим письмом, оставляя в душе Глеба щемящую грусть о том, что два этих человека были одинокими вдвоем.

Глеб открыл глаза, смотря в темноту ночи. Значит, воля древней богини.

Усмехнулся.

Впору обратиться к врачу, но… все, что происходит в его жизни в последнее время слишком фантастично, чтобы обошлось без вмешательства высших сил и богов. И еще это условие. Мужчина нахмурился. Отец даже словом не обмолвился о нем. И, судя по всему, условие снятия проклятия было утеряно в их семье, но именно его необходимо выполнить, чтобы…

Додумать он не успел. Стук копыт разорвал тишину ночи, заставив мужчину приподняться на локтях и напряженно вслушаться в ночные звуки. Тело болело после приступа, а еще он обнаружил, что вырубился прямо на полу, где его и застиг приступ. Топот приближался, и Глеб, с трудом поднявшись, доковылял до окна, чтобы посмотреть, кто пожаловал так поздно. Хотя, сомнений быть не могло — только один человек мог прискакать на лошади.

Белую точку, что приближалась с большой скоростью к дому, он заметил издалека. Белые волосы развивались на ветру, и, казалось, жили отдельной жизнью. Глеб сорвался с места, осознав, что просто так, среди ночи, Даша не могла приехать. Что могло заставить ее совершить такой поступок и рискнуть жизнью? Сломать шею в такой темноте, свалившись с лошади…

Ему отчаянно хотелось верить, что она просто соскучилась по нему, что, наплевав на свои принципы, спешила к нему. Но он слишком хорошо знал, что такая девушка, как она, никогда не позволит себе унизиться до подобного. А если ей нужна помощь, то она скорее обратится к другу отца, чем к малознакомому человеку, который внезапно объявился в ее жизни.

Забыв о боли, Глеб, перепрыгивая через ступеньки и мебель в комнате, рванул ей навстречу. Рывком распахнул дверь, которую забыл закрыть вчера, и выскочил на узкое крыльцо, что вело к дому. Перепрыгнув через перила, выскочил прямо под копыта Лютого. Как он не попал под них — чудо, но девушка успела осадить жеребца.

Она практически упала с храпящего коня ему на руки. Холодная, с растрепанными волосами и испуганным взглядом синих глаз, что сияли в темноте ярче топазов.

— Даша… Дашенька, что случилось? — прохрипел Глеб, судорожно ощупывая девушку на предмет повреждений.

Она была в одной ночной рубашке на тоненьких лямочках, и совсем замерзла. Глеб подхватил ее на руки и помчался в дом. Он поставил ее на пол в гостиной и снова принялся осматривать. Схватил за кисть руки, заставив ее зашипеть от боли. Рука была вся в крови, а еще в ней что-то было зажато.

— Прости, Снежинка, прости… Ты только не молчи — расскажи, что случилось?

Даша стояла, замерев сломанной куклой, глядя пустым взглядом в пространство, и это напугало мужчину. Он сжал ее лицо ладонями, пытаясь поймать взгляд. А потом будто разжалась невидимая пружина, и девушка бросилась ему на шею.

— Глеб… Глеб, я убила… я убийца! Пожалуйста, не уходи! Не бросай меня, пожалуйста! Я — убийца!!!