Снежная Королева (СИ)

То ли от страха, то ли на рефлексах, я с силой ударила его кулаком в нос, впечатывая затылком в дверной косяк, и он кулем рухнул к моим ногам. Рука загорелась огнем, а я только и могла, что смотреть на распростертое под ногами тело. Сделала шаг назад, наконец, соображая, что я сделала, и прислонилась к стене и медленно сползла на пол, стараясь перевести дыхание. Меня трясло от напряжения и страха за совершенное преступление. А если я убила его? И меня окатило ледяной волной паники, что я на четвереньках подползла к мужчине, чтобы осторожно прощупать пульс. Его не было, как и дыхания. Я дотронулась до затылка мужчины и в ужасе отпрянула — рука погрузилась во что-то мокрое и теплое. В который раз за ночь в голове вспыхнул закономерный вопрос — что делать? И еще… я — убийца?!

Я подскочила, завертевшись на месте, лихорадочно соображая, с чего начать. Влетела в свою спальню, пытаясь найти свой телефон, но никак не могла вспомнить, где его оставила. По нему как раз можно сейчас позвонить в службу экстренной помощи. Я остановилась посередине комнаты, схватившись за горло, так как мне показалось, что не хватает воздуха. Будто кто-то медленно затягивает удавку на моей шее. Я судорожно вздохнула, натыкаясь взглядом на серебристый аппарат, что лежал на тумбочке у кровати, но тут меня снова ждало разочарование — батарея на нем была полностью разряжена. Я бросилась на первый этаж, кубарем скатившись по гладким ступеням. Думать о том, что мне пришлось буквально перешагивать через труп, не хотела.

Подбежала к стационарному телефону, чтобы позвонить Максиму, но в трубке была та же давящая тишина. Я готова была завыть от безысходности, но тут вспомнила слова Макса, сказанные мне в день приезда:

— Сама понимаешь, мне никто не доверит ребенка…

Конечно, как же я могла забыть?! Бросила бесполезную телефонную трубку, зло зашипев от отчаяния. Нельзя мне к нему! Он точно попытается взять вину на себя, памятуя о долге моему отцу и своему другу. И Оля с Игорьком как будут без мужа и отца? Нет, не к нему.

Оставаться в доме с потенциальным преступником, пусть и мертвым, я не хотела, поэтому рванула из дома, отмечая уже на ходу, что окно на первом этаже открыто. Вот, растяпа! Вот и ответ, как он попал в дом. Не зная, что делать, я решила переждать в конюшне и хорошенько обдумать случившееся. Поверят ли мне, ведь я первая на него напала, да еще и знатно приложила головой об косяк. Что ж такое?! Будто, кто-то сглазил меня, сплошные неприятности в последнее время. Неужели, Боженька меня наказывает за то, что сунула нос в папино прошлое?

Добежала до строения, где находилась конюшня, и юркнула в ворота, стараясь не шуметь. Рабочие придут только утром, поэтому пока я тут в безопасности. Я осторожным шагом прокралась к стойлу, где находился Лютый, который, к моему удивлению, беспокойно топтался на месте. Стоило мне войти, как он тихонько заржал, привлекая к себе внимание, будто пытался успокоить.

— Лютик, миленький, что мне делать? — я подошла к нему и обняла за шею, а из глаз хлынули слезы, смывая страх и растерянность.

Конь всхрапнул, толкая мордой меня к выходу.

— Что? Что ты хочешь? — не поняла я, но он настойчиво выталкивал меня из стойла, мотая головой. — Прогоняешь? — обиделась я, но Лютый не переставал, да еще и принялся переставлять копытами, проявляя нетерпение. — На прогулку, что ли? Но…

Договорить мне не дали, несильно прикусив кожу на голом плече. Я ойкнула, а потом быстро накинула уздечку. Седлать его времени не было, поэтому я потянула коня на выход, наконец, сообразив, что от меня требуется. Друг предлагал мне немедленно сбежать, но куда? Если только доехать до соседней деревни, где жил участковый. А что? Идея, хоть и не слишком удачная. Раз позвонить ему я не могу, так хоть доеду и на месте все расскажу. И подготовлю речь заодно, чтобы оправдаться.

Вскочила на коня, чтобы направить его в сторону дороги, но Лютый резко сорвался с места, что я с трудом удержалась на нем, вцепившись пальцами в гриву. А потом с удивлением поняла, что судорожно сжимаю свой сотовый телефон.

* * *

Глеб.

Боль.

Сильная, выматывающая, она, казалось, плавила даже кости. Током проходила по позвоночнику, отзываясь в каждой клеточке его тела. Заставляла упрямо сжимать зубы, стискивать в руках покрывало, чтобы ни один стон не сорвался с губ. Он считал бы это своим позором, проигрышем этой боли. Потому что знал, что первое, что он произнесет — Даша.

Это имя его боли — Даша.

Он знал, что может прекратить свои мучения всего одной фразой, просто рассказав ей правду. О ней, о себе, об их общем проклятии и цене за него.

Не мог. Не хотел. Боялся…. Боялся увидеть в ее глазах… обреченность. Ненависть к нему.