Снежная робинзонада

Не раз в пути на крутых подъемах лопаются вьючные ремни и веревки, с тяжелым стуком падают на дорогу мешки с цементом и известью. Долго, напрягая все силы, грузишь на высокие седла трехпудовые мешки. И снова неторопливый стук копыт, скрип сбруи, фырканье лошадей. Наконец вдали показываются три горы: одна пологая, со сглаженной вершиной, вторая более крутая, скалистая, с двумя острыми верхушками и третья самая большая и высокая, украшенная, словно древний ящер, длинным зубчатым гребнем. Эти три каменных богатыря, разделенные перевалами, замыкают с севера бассейн Кызылчи.

А на месте будущей станции уже стоят палатки, заканчивается постройка землянки, в которой будут жить строители с наступлением осенних холодов. Потом эта землянка станет складом горючего и топлива. Правда, в первый год ей пришлось сослужить совсем иную службу, но об этом дальше.

Дни полны различными приключениями.

Однажды после утомительного и трудного подъема с конным караваном я отдыхал в палатке. В тесном матерчатом домике, прогретом солнцем, было тепло и уютно. Невдалеке хрустели травой усталые лошади, со стороны стройки доносились звонкие удары кувалды по камню.

Пользуясь свободной минутой, я достал из рюкзака томик Джека Лондона и погрузился в мир Клондайка, Доусона и Сороковой Мили, мир драк, выстрелов, погони и золота, золота… Шуршащий желтый песок тек со страниц, звенели монеты, стуча, как камни, катились самородки…

Внезапно снаружи донеслись крики: «Золото!» Что это? Где я, на Кызылче или на Клондайке? Окружающий мир на мгновение потерял свою реальность.

— Золото!

Я кубарем вылетел из палатки.

Рабочие, побросав инструмент и столпившись тесной гурьбой, рассматривали большой ярко-желтый камень, извлеченный из диабазовой глыбы.

— Дайте-ка посмотреть! — Уже по легкости камня я понял, что это не золото. Присмотрелся, вспоминая практикум по геологии. — Нет, товарищи искатели сокровищ, к сожалению, это всего-навсего медный колчедан, медная руда!

Вздох разочарования сменился дружным смехом.

В другой раз глубокой ночью ужасный, дикий рев заставил меня пулей вылететь из теплого спального мешка. Что происходит? Землетрясение? Нападение басмачей? Обвал? Стая медведей штурмует лагерь? Или просто конец света? С карманным фонарем и топором я выскочил в ночь. Невероятные звуки, смесь ишачьего крика и дикой ругани, оскверняли торжественное безмолвие ночи. Я включил фонарик — и все понял.

Вечером мы привязали двух наших ослов к огромному бревну, чтобы они не смогли далеко уйти и в то же время могли передвигаться по пастбищу. Ночью ослам стало скучно, и они направились в лагерь. Путь шел под уклон, бревно стало подталкивать ослов сзади. Они припустили бегом. На пути палатка. Один обогнул ее слева, другой — справа, а тяжелое бревно, оборвав оттяжки и намотав на себя входную часть палатки, накатилось на спящих строителей (я ночевал в другой палатке). К нестройному, но мощному хору проснувшихся присоединили свои голоса перепуганные ослы.

Только через полчаса мир и спокойствие вновь воцарились в лагере.

Подобные случаи несколько разнообразили бегущие навстречу зиме дни стройки. Мы, будущий персонал станции, работали вместе со строителями. Не раз пригодился мне опыт сапера-дорожника, умение обращаться с киркой, лопатой, взрывчаткой. Возле землянки, в которую мы перебрались с наступлением холодов, поднялся бетонный цоколь здания станции, росли каменные стены склада.

Первая вершина

Пью, как студеную воду,

Горную бурю, свободу,

Вечность, летящую тут.

И. Бунин

На Октябрьские праздники наши строители спустились вниз, в город Ангрен, а будущие сотрудники станции находились на перевалочной базе в пятнадцати километрах от меня. Я остался один.

6 ноября я решил подняться на вершину, с востока замыкавшую бассейн Кызылчи. По плану, разумеется, никакие восхождения не предусматривались, напротив, любые прогулки по горам в одиночестве были строго запрещены. Но кто, впервые попав в горы, не стремится поскорее забраться на какую-нибудь вершину! Вот и меня неудержимо манили уходящие ввысь гребни и склоны.

День выдался на славу, словно по заказу. Тихо, тепло, на небе ни облачка, воздух настолько чист и прозрачен, что словно приближает отдаленные предметы. Как будто сама Кызылча решила показать всю свою дикую и суровую красоту.

На боку у меня неразлучный фотоаппарат, в кармане кусок хлеба, в мышцах порядочный запас энергии, а передо мной вершина, на полторы тысячи метров вздымающаяся над станцией.

Оставив в землянке записку, я стал подниматься по крутому, усеянному каменными обломками гребню. Горизонт раздвигался. Ближние горы становились ниже, за ними вставали новые хребты. По мере подъема голубое небо медленно темнело.