Снежная роза

Стоя в огромном помещении, опираясь на рабочий стол, я вспоминаю Рори, заваривающего по утрам кофе. Наша кухня была новой, с темно-синими шкафами внизу и кремовыми наверху, все деревянное, с соединениями на шипах типа «ласточкин хвост», рабочие поверхности гранитные, огромная светло-голубая плита, сверкающие кухонные принадлежности запрятаны за высокими дверцами шкафов. На рабочей поверхности позволено было стоять только кофеварке Gaggia, и каждое утро Рори строго следовал ритуалу приготовления кофе: густой крепкий эспрессо с парящим пенистым молоком, в точности как я люблю. Как мы оба любили. Мы без труда научились разделять вкусы друг друга. По уик-эндам мы неторопливо пили наш крепкий кофе во время завтрака – мюсли, тост и джем для него; что-нибудь с модными семечками, ягодами, орехами и овсяное молоко для меня. Такая у нас была жизнь, исполненная непринужденности, жизнь, которую я принимала как должное. Потребовалось несколько лет, чтобы организовать ее так, как нам хотелось, – мы тщательно планировали бюджет, каждый год осуществляя проект, который понемногу приближал нас к задуманной цели. Однако и все то время, когда нам приходилось мириться с несовершенством, мы были на самом деле счастливы. Все было прекрасно. Я представляю наш старый дом: веселый красный кирпич за зеленой живой изгородью, дорожка к темно-синей входной двери, лампа, мерцающая в окне гостиной. Я вспоминаю, как входила в прихожую, бросала свои ключи в фарфоровую вазочку на столе; кошка смотрела на меня со своего любимого места на батарее отопления, где впитывала тепло горячих труб. Я снимаю пальто и кричу: «Привет! Где вы? Я дома!»

Фарфоровая чашка цокает о деревянную столешницу, кофе проливается, появляется черная лужица. Внезапно меня охватывает приступ острой боли и сожаления, ощущение невозвратимой утраты ослабляет пальцы, сгибает меня в три погибели и заставляет судорожно глотать воздух. Я трясусь, как от удара электрическим током. Если позволить этому продолжаться слишком долго, я не вынесу. Это может уничтожить меня, поэтому я собираю все свои силы и прогоняю это состояние.

Я не буду. Я НЕ буду об этом думать. Это ушло. Это прошло. Я сделала свой выбор.

Я уже не в том оазисе спокойствия, комфорта и счастья. Я здесь, в этом странном месте, где никто меня не знает. Никто не знает, где я.

А еще есть Хедер. В моем воображении всплывает ее лицо, и я представляю, как она ходит по той комнате, желая знать, где она и куда подевалась я. Этого достаточно, чтобы боль отступила. Я делаю глубокий вдох и трясу головой. Я должна возвращаться к ней. Теперь нас только двое, и нам надо смотреть в будущее.

Глава третья

Хедер и я бродим по нашему новому дому и осматриваемся. Это время года я всегда не любила больше всего – начало февраля, пасмурно, холод и серость, обещание чего-то более яркого, если мы немного подождем… Пустые комнаты зимой выглядят угрюмыми. Несмотря на свое оцепенение, они, кажется, мечтают о ведрах горячей мыльной воды, тряпках, щетках и швабрах. При свете видно, что оконные стекла покрыты разводами грязи и паутиной, и на меня накатывает желание устроить генеральную уборку.

– Неудивительно, что они не смогли найти никого другого, кто захотел бы жить в этом доме, – говорю я вслух. Меня предупредили, что здесь давно не убирали. Некоторое время дом пустовал, а новые владельцы приобрели его лишь несколько месяцев назад. Интересно знать, были ли они когда-нибудь здесь. Думаю, они хотели сэкономить, отказавшись от уборки перед тем, как впустить сюда постояльцев, и поэтому, вероятно, аренда стоила так дешево. Однако это значит, что я буду долго возиться со шваброй и ведром. Вот тебе и рай.

– Что ты о нем думаешь, Хедер? – спрашиваю я, пока мы осматриваем комнаты. Везде одно и то же: пустое пространство, деревянные полы, камины, грязные окна и мало чего еще.

– Он большой, – констатирует она. – А где все люди?

– Здесь нет никаких людей, кроме нас.

Она хмурится:

– Но зачем нам нужно здесь жить? Тут нет мебели!

– Мы за ним приглядываем. Мы останемся здесь на какое-то время, пока дом не понадобится владельцам.

– А другие люди сюда приедут?

– Может быть. – Не знаю, почему я это говорю, ведь никто сюда не приедет. Я сразу же начинаю сожалеть о сказанном, поскольку Хедер выглядит заинтересованной.

– Кто они? А дети приедут?

– О, – говорю я расплывчато. – Думаю, вряд ли. В любом случае они приедут нескоро. Вот поэтому мы им нужны.